Шевцов С.П.

В статье идет речь об основаниях негативной оценки права Л.Н.Толстого, показано, что Л.Н. Толстой видел в правое только обман и оправдание насилия. Анализ работ Толстого в данной статье показывает, что такое понимание права у него было основано на отказе от западноевропейского понимания личности как источника права.

Ключевые слова: право, индивид, насилие.

Предмет исследования - природа права в учении Л.Н. Толстого. Целью настоящей публикации является выявление оснований негативной оценки права в трудах Л.Н. Толстого.

В 1909 году в ответ на одно из писем к нему Л.Н. Толстой обстоятельно излагает причины своего негативного отношения к праву . Любопытно, что в самом этом письме приводится отрывок из книги Л.И. Петражицкого, в котором тот упоминает Толстого как противника права. Самый Беглый анализ этого письма может указать нам на два момента: к 1909 году Толстой уже достаточно известен как противник права, при этом сам Толстой Считает, что до сих пор он ясно своего отношения к этому вопросу НЕ излагало, в связи с чем и Считает нужным свой ответ опубликовать.

Теперь обратимся к содержанию письма, НЕ затрагиваете пока плана стилистики. Толстой пишет, что, во-первых, он сам в свое время увлеченно пытался вникнуть в смысл теории права (на втором курсе университета), но оказался не в силах понять эту науку. Во-вторых, что никакого особого учения Относительно права (и чего-либо другого) у него нет и не было. («Учения у меня никакого нет и не было. Я ничего не знаю такого, чего не знали бы все люди» ). Вместе с тем, в-третьих, Исходя из того, что «знают все люди», Толстой пишет, что право представляет собой разрешение тем, кто обладает властью, для самих себя заставлять делать других то, что выгодно властвующим, для тех, кто властью не обладает, правом называется разрешение делать все, что им НЕ запрещено.

Таким образом, Толстой все же полагает, что он в конечном итого постиг сущность права, но Исходя при этом не из-за самой науки о нем, а Обратившись к ней извне, через усвоение самых общих и всем известных вещей. При этом следует отметить в целом крайне негативную оценку Толстым права и всего, связанного с ним: право - суеверие и обман, в котором «нет ничего, кроме самого мысль мошенничества, желания Не только скрыть от людей сознаваемую всеми нравственно-религиозную истину, но извратить ее, выдать за истину самые жестокие и противные нравственности уступки: грабежи, насилия, убийства ». И далее: «Едва ли в каком-либо другом случае доходили до таких пределов и наглость лжи и глупость людей» .

Анализ данной работы позволяет выделить два узловых момента при рассмотрении дела Толстого к праву в теоретическом плане. Момент первый и основной: насколько последовательно и строго из своего общего мировоззрения Толстой выводит данную оценку права. Момент второй: как формировалось это отношение - Толстой сам указывает на тот факт, что к своему Нынешнее убеждению он пришел не сразу.

Толстой, начиная говорит о сущности права, сразу оговаривает, что он будет «рассуждать не по« науке », т.е. не по атрибутивно-императивным переживаниям (здесь он иронически цитирует Петражицкого. - С. Ш.), а общему всем людям здравому смыслу ». Выходит, что и анализ его рассуждений должен строиться на «здравого смысла». При отсутствии явных противоречий и несоответствий, некоторое нарушение логической или композиционной строгости будет вполне естественным, Учитывая полемического пафос данного текста. Кроме того, в нашу задачу не входить оценка логической или доказательной состоятельности аргументов Толстого или какая-либо другая оценка. Нас будут интересовать глубинные основания такого взгляда. В этом отношении «Письмо» можно разделить на саму характеристику права и на изложение взглядов Льва Николаевича. Если опустить характеристики оценочные, то оставшиеся сущностные следует признать несомненно верными. (1) Право - разрешение властьимущих, данное самим себе, на принуждение подвластных им. (2) Право подвластных - на то, что НЕ запрещено. Далее Толстой это раскрывает на примерах державного, гражданского, уголовного и международного права. Во всем ходе рассуждений Толстой остается последовательным, добавляют в конце, что право - прямое оправдание насилия властьимущих. Это не новый пункт, просто «принуждение» из (1) раскрывается как насилие.

Особым пунктом можно выделить ту оценочную характеристику, которую Толстой дает праву и юристам. Право - едва да не худшее, что есть в мире вообще. Право - обман, Который Выступает главной предпосылкой безнравственности людей нашего христианского мира, право неизбежно развращает людей даже хуже, чем богословие. Право прямо преследует цель - оправдать существующее зло. «Когда какой-нибудь шах персидский, Иоанн Грозный, Чингисхан, Нерон режут, бьют людей тысячи, это ужасно, но все же не так ужасно, как может что делают г-да Петражицкие и им подобные. Эти убивают не людей, а все то святое, что есть в них ».

Если временно оставить в стороне оценочную характеристику права Л. Толстым, и обратиться только к содержательным пунктам, то надо признать, что даже самый Отчаянный сторонник права, сам Л. И. Петражицкий не мог бы отрицать справедливости данных тезисов. Единственное возражение возможное здесь - это признание такой характеристики неполной, возможно, настолько неполной, что вторичные свойства (привходящие признаки) занимают место первичных (существенных) и полностью меняют картину. Отрицать стоящее по праву насилие едва ли возможно, и естественно, что насилие находится в руках сильных, в первую очередь - государства. Возникает вопрос, вокруг которого намечаются пути расхождения: насилие ради чего? В одном случае кто-либо (защитник права) будет говорит, что для избежания хаоса и еще большего, уже ничем НЕ сдерживаемого насилия, в другом случае (Толстой), речь будет идти о том, что насилие никогда не приводить к чему-либо, кроме второго насилия, и порядок обеспечить насилием можно только в том случае, когда это несправедливые и противоестественный порядок. Вне сомнения, Толстой знал аргументы защитников права и учитывал их.

Мне пришлось столь подробно изложить эти достаточно общие места ради того, чтоб попытаться взглянуть на проблему глубже. Суть дела начинается именно с вопроса «ради чего?» Толстой Считает саму постановку этого вопроса Неправомерное. Он отвергает насилие в любом виде, всякое насилие, полагая, что это

зло, а вот зла ​​ничего хорошего произойти быть не может. Он готов принять насилие только как факт, как реальность, требующую признания и искоренения, а так как искоренить его сразу невозможно, то оно может существовать Лишь как пережиток прошлого, неизменно убывая с каждым новым шагом становящегося разума. Именно разум должен преодолеть насилие как остаток неразумной дикости, отсюда то огромное значение, которое Толстой придавали образованию (правильном) и внутреннему совершенству. Защитник права ставит вопрос иначе: право для него - инструмент коллективного насилия против насилия личностного, индивидуального. Здесь этот оппонент Толстого будет в тот или иной мере опираться на учение Гоббса, согласно которому правовой порядок (возникающий одновременно с государством) останавливает естественную войну всех против всех (bellum omnium contra omnes - в которой Гоббс пишет в XIII главе «Левиафан» ). Обе стороны признают, что право - инструмент в руках сильного, но одна сторона Считает, что «сильные» - это всегда небольшая группа (властьимущие) хитростью и обманом присвоившие себе это право, а другая, что подобная ситуация - Лишь частный случай, в принципе же сильнейший стороной является все общество, и именно его интересы должно выражать право.

Возникает достаточно Запутанная картина. Обе стороны Считают, что люди на определенном уровне одинаковы и равны друг другу; именно равенство служит, согласно Гоббсу, предпосылкой взаимного недоверия, а недоверие неизбежно Приводит к войне . Толстой же Считает, что именно равенство и сходность людей могут служит основой их взаимной благополучной жизни вне государственных и правовых установлений. Здесь, таким образом, обнаруживается Принципиальное Разногласие во взглядах на природу человека. Л.И. Петражицкий понимает Это не хуже Л.Н. Толстого: «В основе ЭТИХ воззрений... лежит незнание природы и значения и то и другой ветви человеческой этики ». То, что он говорит о природе в связи с этикой, указывает, что речь идет о природе человека (или общества). И все же методологических эти позиции очень близки - по каждой из них стоит теоретическая реконструкция плюс Определенный исторический опыт. Поскольку нас интересует позиция Толстого, то нам для уяснение ее необходимо обратиться к его представлениям о человеке, но работ, посвященных проблеме человека, мы среди его сочинений не найдете.

В рассматриваемом «письмо» об этом сказано довольно бегло: «Знаю же я со всеми людьми, с огромным большинством людей всего мира может что все люди свободные, разумные существа, в душу которых вложено один высший, очень простой, ясный и доступный всем законам, не имеющий ничего общего с предписаниями людей, называемымы правами и законами. Высший закон этот, самый простой и доступный всяком человеку, состоит в том, чтобы любить ближнего, как самого себя, и потому НЕ делать другому того, чего не хочешь себе. Закон этот так близок сердцу человеческому, так разумен, исполнение его так несомненно устанавливает благо как отдельного лица, так и всего человечества и так одинаково был провозглашена закон этот всеми мудрецами мира, от Ведантистов Индии, Будды, Христа, Конфуция Руссо, Канта и позднейшей мыслителей, что если бы не то коварный и зловредные усилия, Которые делали и делают богословы и правоведы для того, чтоб скрыть этот закон от людей, закон этот уже давно был бы усвоен огромным большинством людей, и нравственность людей нашего времени не стояла бы на такой низкой степени, на которой она стоит теперь ».

Несмотря на старательно простую форму изложения, фрагмент этот вызывает много вопросов. Толстой НЕ разъясняет здесь того, что он понимает под «свободой» и «разумностью», а эти понятия трудно признать однозначным. Например, «свобода» в любимого Л. Толстым Ж. Ж. Руссо существенно отличается от «свободы» у А. Шопенгауэра, которого Лев Николаевич открыл для себя позже, но ценили, Euro высоко. И совсем уж непонятно, почему Толстой, прекрасно сознавая исторический характер возникновения богословия и юриспруденции, считал именно их ответственными за нынешнюю низкую степень нравственности.

У Толстого имеется явно представленной истории развития человеческого общества, которую можно найти, например, у Руссо . Лишь в Некоторых своих публицистических работах он бегло будет обозначать общие закономерности развития человечества. Таким образом, нам придется обратиться к другим, более ранним работам (в данном случае - Лишь к некоторым), чтобы прояснит становление представлен Толстого о праве, человеке и обществе. Сделаем это в самом общем виде, Выбрав избранные моменты жизни.

Впервые Толстой заинтересовался правом во время учебы в Казанский университете (1846 - 1847). После первого курса он переходит с факультета восточных языков на юридический факультет. Отношения с правом, однако, складываются сложно. Биограф Толстого Н.Н. Гусев утверждал, что Толстой не имело склонности к юридическим наукам . Кроме двух четверок, полученных по энциклопедии права и русскому Государственному праву (оба предмета читал адъюнкт А. Г. Станиславский), остальные оценки свидетельствуют о слабом интересе к учебе: три двойки (по юридическим дисциплинам) и отсутствие оценок по шести предметам (из них юридический один) . А.Г. Станиславский, был, по всей видимости, учеником К.А. Неволина, чей учебник по энциклопедии права Толстой, по его признанию, старательно изучал «не для экзамена только» . Неволина же, в свою очередь, был сторонником гегелевской подхода к праву, а также близок исторической школе (близкой Гегелю в отношении роли истории). Тогда же, на втором курсе, Толстого заинтересовала тема, предложенная ему профессором Маейером (несмотря на то, что по его предмету - истории русского гражданского права - Толстой получил двойку) в сравнении «Наказ» Екатерины с «Духом законов» Ш.Л. Монтескье. Это увлечение заставило молодого человека снова обратиться к работам любимого им Ж.Ж. Руссо, чье влияние на себя писатель признавали сам. Далее мы вступаем в область догадок, но можно с большой вероятностью предположить, опираясь на поздние отзывы Толстого, что теории права Гегеля и Савиньи Толстой противопоставил теорию права Монтескье и Руссо, покоящихся на совершенно Иных основаниях. Вообще к исторической науке и историческому подходу в частных науках Толстой в то время относился весьма скептически: «. Они хотят решить философские вопросы исторически, забываем то, что история есть одна из самых отсталых наук и есть наука, потерявшая свое назначение. (...) История есть наука Побочная ».

По прошествии чуть более двадцати лет в эпилога «Войны и мира» Толстой выразил мысль о бессилие науки права ответить на вопросы, относящиеся к живому историческому развитию общества. «. Наука права может рассказать подробно о том, как, по ее мнение, надо бы устроить власть и что такое есть власть, неподвижно существующая вне времени; но на вопросы исторические в значении видоизменяющейся во времени власти она быть не может ответить ничего» . Таким образом, к 1869 году (году написания второй части эпилога) Толстой полагает, что наука о праве - чисто теоретическая и способна описывать Лишь некоторую модель, некоторое идеальное общество, а не развивающееся, НЕ существующее во времени. То есть, наука о праве - своего рода утопия. Правда едва ли случайно Толстой добавляет, что наука эта способна рассказать, «что такое власть».

Вторая часть эпилога в целом посвящена исторической науке и человеку в истории. Взгляд Толстого на историю заметно изменился: он по-прежнему низко оценивает историков и достижения истории как науки, но признает необходимость исследовать общество и человека в их развитии. Забегая вперед, мы можем сказать, что для Толстого вопрос о историческом измерении при исследовании человеческого общества станет одним из основных. Примерно в то же время, когда писалось «письмо студенту о праве», в апреле 1909 года, Толстой работал над статьей «неизбежны переворот», в которой он напишет следующее: «Много есть суеверий, от которых страдают люди, но нет более общего, более губительно по своим последствиям суеверия, чем то, по которому люди уверяют себя в том, что сознание человечества (то, которое выражается учениями в смысле жизни и о вытекающих из него руководстве поведения, называемымы религиями), что это сознание может остановиться и быть равно и то же во все времена жизни людей ».

К этому же периоду относится и увлечение Толстого философией А. Шопенгауэра, что достаточно важно для уяснение взглядов позднего Толстого на человека и его свободу, общество, историю и многое другое. Б. Эйхенбаум НЕ сомневается, что это увлечение Толстого оставила свои следы в рассуждениях эпилога «Войны и мира» о исторической науке и о свободе воли . Но тот же исследователь отмечает и другую сторону: «надо помнить, что Толстой - совершенно особый читатель: он никогда не входить в систему, мировоззрение чужого автора, а только берет и ассимилирует себя Отдельные элементы, задевающие его за живое» .

Таким образом, к возрасту сорока лет Толстой окончательно отвергает гегелевскую философию права и историческую школу права Ф.К. Савиньы. При этом он все же оставляет место для философии права Монтескье и Руссо, оценивая их как своего рода утопию. Связь науки права с представлением о свободе воли отдельного человека видится Толстым через общество, в котором человек остается несвободен, в то время как по своей природе он сохраняет свободу действий. Особо писатель выделяет богословскую теорию права как единственно стройную и последовательную, но неприменимую в современном мире. Сам Толстой в тот момент, по позднему признанию, был нигилист "в смысле отсутствия всякой веры» .

Спустя еще двадцать с лишним лет Толстой в трактате «Царство Божие внутри вас» (1890 - 1893) вновь затрагивает вопросы права. К этому времени он пережил жизненный кризис, в его мировоззрении Произошел перелом, одним из моментов которого было принятие учения Христа. Но сразу отметим, что вера эта НЕ сделала Толстого приверженцем богословской теории права и богословия вообще. Ученые Христа в понимании Толстого стоял куда ближе революционному взгляду все того же Руссо, чем примирительному и оправдательному взгляду Гегеля или историка С.М. Соловьева (с Которым Толстой вел полемику в Семидесятые годы в отношении взглядов на роль государства и правительства). Отметим также, что и от взглядов Руссо Толстой в этот период был весьма далек, но при этом сохранял в отношении его некоторую симпатию и оставался «верен общему духу Руссо даже в самых своих отклонениях» от его учения . НЕ случайно чем с большей настойчивостью отстаивал и выражал Толстой свой взгляд на учение Христа, тем дальше оказывался он от норм и канонов православной церкви, что и привело в конечном итого к отлучению Толстого от церкви в 1901 г.

В трактате «Царство Божие внутри вас» Толстой уже очень близок тот позиции в отношении права, которую он выразил в «письме студенту о праве». Это позволяет нам не рассматривать подробно все упоминания о праве в этом довольно-таки объемного тексте, а выделить Лишь некоторые моменты, новые по отношении к «Письму» и приблизиться к основаниям толстовски понимания права.

Трактат «Царство Божие внутри вас» главным образом посвящен непротивлению и аргументации против насилия в любых формах. Ненасилия при этом представлены как корень учения Христа (и поэтому все государственные и церковные структуры ничего общего с христианством иметь не могут - «Даже как-то смешно говорит о властвующих христиан» ). При этом непротивление злу представлено не как пассивное терпение, а скорее как осознанное прямое и открытое действие любви, направленное на нравственное преобразование обеих сторон.

Именно нравственное преобразование и оказывается для Толстого основным моментом его понимания личности. «Вся жизнь историческая человечества Есть не что иное, как постепенный переход от жизнепонимания личного, животного к жизнепониманию общественному и от жизнепонимания общественного к жизнепониманию Божескому». Вся история «заканчивающаяся историей Рима, есть история замены животного, личного жизнепонимания общественным и государственным. Вся история со времени императорского Рима и появления христианства есть, переживаемая нами и теперь, история замены державного жизнепонимания божески ». Такова общая картина истории, согласно представлению Толстого, и основание для такой замены и обращения человека - его разум. Разум Толстой понимает в чем-то следуя Канту (но далеко не во всем): это обращение к своей душе, открытие внутри себя ясного и простого нравственного закона (Толстой НЕ устает повторять, что даже самые плохие люди знают в душе, что хорошо, а что плохо) и осуществление этой нравственной нормы в своей повседневной деятельности. Препятствует этому как раз сложившаяся система власти и неравенства, держащаяся главным образом на насилии («Основа власти есть телесное насилие» ), но использующая для своего оправдания методы устрашение и гипнотизации, одним из которых является наука о праве.

Сложнее обстоит дело с пониманием свободы у Толстого, здесь остается много неясного. Он употребляет его не так уж часто, но мне не удалось найти ни единого случая разъяснения, что именно понимает Толстой под свободой. Он критикует понимание свободы у Руссо как основанное на правое, так как, по его мнение, человек может отставать свои права, только унижая и оскорбляя других . Но все же неясно, полагает ли Толстой свободу некоей внутренней природой или она все же должна обязательно выражаться в общении с другими людьми (что, например, отвергал Шопенгауэр). Можно только предположить, что «свободой» Толстой называл некую внутреннюю гармонию человека со своей деятельностью в окружающем мире. В этом случае едва ли не главное узловой составляющей такой свободы будет спокойная совесть. Толстой, мучительно искавшей сам свободы, чувствовавшими почти всю жизнь себя скованным некими незримымы узами, мог понимать свободу как жизнь согласно открытыми разумом принципам среди таких же единомышленников. Толстой никогда не искал свободы для одного себя, что и порождало бесконечные его трудности существования в семье. Даже его первые детские воспоминания связаны со стремлением высвободиться из каких-то пут, приводя их, В.Б. Шкловский делает совершенно верный вывод: «Толстой всю жизнь хотел освободиться; ему нужна была свобода» . Но надо отметить также, что, во-первых, Толстой НЕ думала свободы Лишь для себя - именно с этим связана его страстная публицистическая деятельн?? Во, принесшая ему столько неприятностей и разочарований, но ставшая главным делом его второй (и как он сам считал - сознательной) половины жизни, а во-вторых, он НЕ думала эту свободу как правовую, гражданскую или политическую.

Толстой представлял себя свободу примерно так, как он описывали изменение своей жизни после решения заняться физическим трудом. «Оказалось, что стоило мне сделать физический труд привычными условием своей жизни, чтоб Тотчас же большинство моих ложных, дорогих привычек и требований при физической праздности сами собой, без малейшего усилия с моей стороны, отпали от меня. Не говори уже о привычках обращать день в ночь и обратно, в постели, одежде, условной чистоте, прямо невозможных и стесняющим при физическом труде, пища, потребность качества пищи совершенно изменились. Вместо сладкого, жирного, утонченно, сложного, пряного, на что тянуло прежде, стала нужна и более всего приятна самая простая пища: щи, каша, черный хлеб, чай вприкуску ». Физический труд понимается здесь как освобождение - это характерно для Толстого, он НЕ думала человека вне физического труда и труд этот был направлен не в удовлетворение исключительно собственных потребностей, но на благо всех близких.

«Отречение от животного блага совета духовного есть последствие изменения сознания. Если это изменение сознания Совершилось, то что казалось отречении от этого изменения, представляется уже НЕ отречении, а только естественным удалением от ненужного », - пишет Толстой в« Круге чтения »от 4 августа. Вообще идея самоотречения и жертвы очень близка Толстому, но только в связи с духовным преобразованием на основе веры и разума. Жертвенность совета страны, всякого рода патриотизм казались Толстому отвратительным.

В итого мы приходим к тому формуле, которую в письме от 30 марта 1908 года (одобренным самим Толстым) помещает Н. Н. Гусев, в тот момент его секретарь: «Все ученые Льва Николаевича в том, чтоб усилиями духа освобождаться от личности ». . О том же гораздо раньше писал Л. Оболенский, что согласно учению Толстого, «нужно стремиться к подавление своей личной воли.., то есть уничтожить свою личность» . Такое понимание личности, раскрываемое через своеобразно трактуемые категории разума и свободы, лежит в основе негативного отношения Толстого к праву. То, что сам Толстой в том же «Письмо к студенту о праве» связывает это отношение к своему отношение к собственности и насилию представляет собой Лишь первый слой аргументации. Руссо также негативно относился к собственности, но совершенно иначе понимал разум и свободу, а следовательно, и личность. Он, например, категорически возражает на утверждение Пуфендорфа в возможности человека оставит себя части свободы, передал ее в чью-то либо пользу .

Доказательство Выдвинута здесь тезиса, безусловно, НЕ является строгим. Но тот факт, что Толстой, неоднократно касаясь вопросов права в течение своей жизни, ни разу не счел нужным (до 1909 года - в «Письма») сделать его центральной проблемой одного из своих сочинений, тот факт, что право рассматривалось им в связи с проблемами истории, религии, духовного развития человека - все это говорит нам, что вопрос о праве, при всей его важности для русского общества того времени и при широкой известности столь категорического и радикального отношения Толстого к праву, вопрос этот был для Толстого побочным, вытекающих из его негативного понимания личности.

Выводы. Толстому обычно приписывают отказ от исторического прогресса и идеализации патриархальной общины. Рассмотренные выше сочинения под углом отношения к праву и человеку позволяют сделать вывод о том, что такой взгляд НЕ вполне верен. Толстой был сторонником прогресса, но считал Важнейшим прогресс нравственный, а не научный или технический, а нравственный прогресс, с его точки зрения, опирался на преодоление себялюбие, эгоизма и отвратительных привычек, Возникший в ходе истории, то есть на отрицание большей части того, что понимает под «личностью» западная философия. Что касается крестьянской общины, то он видел в ней скорее модель, возможность такого бытия человека и общества, но вовсе НЕ стремился «свести» к такой общине человечество, прекрасно Понимая многие ее недостатки. Ведь ни одна община не ставить своей задачей нравственное преобразование человека. Толстой стремился «поднять» общество в общины подобной крестьянской, но стоящей на совершенно ином уровне и добиться этого можно было только каждому самостоятельно на основании собственного разума и веры.

Список литературы

Толстой Л.Н. Письмо студенту о праве /Л. Н. Толстой //Полное собрание сочинений. Т. 38. - М., 1936. - С. 45-65.

См., напр.: Гоббс Т. Левиафан, или Материя форма и власть государства церковного и гражданского /Т. Гоббс //Сочинения в 2-х тт. Т.2. - М.: Мысль, 1991. - 95 с.

Руссо Ж.Ж. Рассуждения о происхождении и основаниях неравенства между людьми /Ж.Ж. Руссо //Об общественном договоре. Трактаты /Ж.Ж. Руссо. - М.: «КАНОН-пресс», «Кучково поле», 1998. - 442 с.

Гусев Н.Н. Лев Николаевич Толстой. Материалы к биографии. Т.1. /Н.Н. Гусев. - М.: Издательство АН СССР, 1954. - 354 с.

Эйхенбаум Б. Лев Толстой. Семидесятые годы /Б. Эйхенбаум - Л.: Художественная литература, 1974. - 623 с.

Толстой Л.Н. Философические замечания на речи Ж. Руссо /Л.Н. Толстой //Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Т.1. -М., 1928. - С. 321-354.

Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Т.12. /Л.Н. Толстой - М., 1933. - 678 с.

Толстой Л.Н. Неизбежны переворот /Л.Н. Толстой //Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Т.12. -М., 1933. - С. 437-521.

Толстой Л.Н. В чем моя вера? /Л.Н. Толстой //Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Т.23. - М., 1957. - С. 132-187.

Дивильковский А. Толстой и Руссо /А. Дивильковский //Вестник Европы. - 1912. - N ° 7. - С. 43-84.

Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Т.28. /Л.Н. Толстой. - М., 1957. - 662 с.

Шкловский В. Лев Толстой /В. Шкловский. - М.: Молодая гвардия, 1963. - 538 с.

Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Т.25. /Л.Н. Толстой. - М., 1937. - 772 с.

Оболенский Л. Основные начала философии Л. Толстого /Л. Оболенский //Русское богатство. - 1886. - № 9. - С. 205-224.

Статья посвящена студенческим годам Л.Н. Толстого в Казанском университете, где сформировались государственно-правовые взгляды юного графа.

Ключевые слова: своекоштный студент, юридический факультет, «Наказ» Екатерины II, «О духе законов» Ш. Монтескье, М.М. Сперанский.

Автор: В.Н. Мартышкин, Заместитель председателя Верховного Суда Республики Мордовия, доцент кафедры международного и европейского права Национального исследовательского Мордовского государственного университета им. Н.П. Огарева. г.Саранск

Л.Н. Толстой в студенческие годы

«Я решил, что занятия юриспруденцией свыше моих умственных способностей…» (Л.Н. Толстой. «Письмо студенту о праве»)

Граф Лев Николаевич Толстой родился 09 сентября 1828 г. в усадьбе Ясная Поляна Тульской губернии. Детей в семье Толстых было пятеро: Николай, Сергей, Дмитрий, Лев и Мария.

Родители умерли рано: в 1830 г. мать, а в 1837 г. и отец. Осиротевших детей воспитывали тётки по отцу. В 1841 г. молодые Толстые переехали в Казань к опекунше Юшковой П.И. Казань первый город в российской провинции где в 1759 г. была открыта гимназия. Её выпускниками были видные деятели российской науки и культуры: Г.Р. Державин, Н.И. Лобачевский, С.Т. Аксаков, А.М. Бутлеров. В 1804 г. был открыт Казанский университет — третье по времени и значимости учреждение в Российской империи. Дед Льва, граф Илья Андреевич Толстой был губернатором Казанской губернии (1815-1820). Три старших брата Льва Николаевича Толстого закончили математическое отделение императорского Казанского университета .

Лев Толстой выбрал восточное отделение философского факультета (разряд турецко-арабской словесности). Выбор был осознанным: предок Льва Николаевича — Петр Андреевич Толстой (1645-1729) служил у Петра I, был известным дипломатом, а будучи послом в Турции, весьма искусно отстаивал интересы России.

Следует отметить, что лишь после повторных испытаний (с разрешения ректора университета Н.И. Лобачевского) Л.Н. Толстой 03.10.1844 г. был зачислен «своекоштным», т.е. оплачивающий свое обучение, студентом . Учеба у молодого графа не заладилась и в апреле 1845 г. с формулировкой за «весьма редкое посещение лекций и малоуспешность» Толстого не допустили к переводным экзаменам.

25 августа 1845 года Л. Толстой обратился к ректору Казанского университета о переводе его на юридический факультет, обосновав это тем, что приложение юридической науки «к нашей частной жизни делается легче и естественнее любой другой» .

Ходатайство своекоштного студента было удовлетворено. В фондах Музея истории Казанского университета сохранилось прошение Л.Толстого от 14 марта 1846г. о приеме «за слушание лекций десяти рублей серебром».

Состав студентов-юристов того времени был в основном дворянским, «более думавших о рысаках, женщинах, балах да модных брюках, нежели об университетских лекциях. Это был тот самый факультет, про который попечитель округа М.Н. Мусин-Пушкин выражался, со свойственной ему резкостью: «что ни юрист, то дурак» .

На юного Льва Толстого произвели сильное впечатление лекции Станиславского по энциклопедии права, диспуты профессора Фогеля о смертной казни (Толстой в последующем будет противником этого вида наказания).

В университете Л. Толстой изучил наследие графа Михаила Михайловича Сперанского (1772-1839), принадлежащего к «созвездию крупнейших государственных деятелей России». Наполеон назвал его «единственной светлой головой в России», А.С. Пушкин — «Гением Блага». Л.Толстой прочитал его «Правила высшего красноречия» — сборник лекций выдающегося дипломата, юриста и законотворца. Это учебное пособие, изданное в 1844 г., через пять лет после смерти М.М. Сперанского, до сих пор является настольной книгой профессионалов в области ораторского искусства и коммуникации. Лев Николаевич, будучи студентом юристом, хорошо усвоил один из тезисов Сперанского: «Умение писать или говорить непонятно, есть нелепость, превосходящая все меры нелепостей» .

Любознательного графа Толстого поразила прозорливость отчизнолюба Сперанского, который еще в 1809 г., по поручению императора Александра I, подготовил план государственных преобразований — «Введение к уложению государственных законов». При этом Сперанский исходил из того, что «Законы существуют для пользы и безопасности людей, им подвластных. В государстве, — писал он, — где нет добрых исполнителей, конечно, не может быть и просвещенных судей, внутренней изящности установлений. Народ рассуждает о вещах по внешнему их действию» . Отдавая дань уважения реформаторским идеям М.М. Сперанского, Л.Н. Толстой в уста героя своего романа «Война и мир» князя Андрея Болконского вложил пророческое высказывание: «Теперь судят и обвиняют Сперанского все те которые месяц тому назад восхищались им, и те которые не в состоянии были понять его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки других; а я скажу, что ежели что-нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то все хорошее сделано им – им одним… И потомство отдаст ему справедливость. » .

Поскольку еще свежи были воспоминания о 1812 годе, для юриста Толстого патриотизм был неотделим от понятия Родина, Отечество, так как «любовь патриота посвящена тому же предмету, которому служит право: духовной жизни, её устроению и расцвету». .

Будучи всемирно известным писателем Л.Н. Толстой из патриотических побуждений весь свой гонорар от издания романа «Воскресение» пожертвовал преследуемым царским правительством крестьянам-«духоборам», названным так в честь провозглашения ими борьбы духовного начала с плотским. В их числе было немало мордвы, переселившимся из России в Канаду (с декабря 1898г. по апрель 1899г. до 7500 человек). Процесс этот был сложный. Известен, например, случай, когда юридическое заступничество графа Л. Толстого в 1898г. помогло трем мордовским крестьянам Самарской губернии вызволить из монастыря их детей, помещенных туда из-за отказа крестьян-духоборов от службы в царской армии по религиозным убеждениям . Такое дискриминационное отношение Российской империи к людям вынуждало их семьями мигрировать за рубеж. Все это в совокупности сформировало у писателя резко критическое отношение к нарушению в нем идеи равенства людей. Поэтому к концу жизни гения в его трудах доминирует отрицание любви к царскому отечеству и патриотизму: «Любовь к отечеству, -писал Л.Н.Толстой, -«есть нечто отвратительное и жалкое» («В чем моя вера», с. 252); о «диком суеверии патриотизма» («Царство божие», с. 38, 72).

На юридическом факультете Казанского университета формировались правовые взгляды юного графа. Здесь Толстой встретился с Д.И. Мейером, с именем которого связывают зарождение русского гражданского права как отрасли. Мейер поручил первокурснику Толстому провести анализ двух работ: «Наказ» Екатерины II (1767) и «О духе законов» Шарля Монтескьё (1748). Это исследование привело молодого Толстого к глубоким размышлениям об истоках права, о государственном устройстве… В дневнике студент Л. Толстой запишет: «Работа с «Наказом» и «О духе законов» открыло мне новую область умственного самостоятельного труда, а университет со своими требованиями не только не содействовал такой работе, но мешал ей» .

Толстой пришел к выводу, что положительные законы должны соответствовать нравственным, а наказания от имени государства должны быть соразмерны содеянному (преступлениям). Заключение юрист Толстой в ходе исследования сделал неожиданное: «Наказ» принес больше славы Екатерине, чем пользы России» .

Столь дерзкое свободомыслие молодого графа не осталось незамеченным со стороны начальства. За нарушение университетских правил, за непосещение лекций по истории Лев Толстой был посажен в карцер.

Граф Толстой не стал обжаловать это решение, так как считал, что во все времена отчизнолюбов отличало высокое правосознание. Здесь уместно вспомнить образ древнегреческого философа Сократа (463-399 до н.э), чьи труды и независимые суждения импонировали Л.Н. Толстому. Афинский суд постановил Сократу в вину, что он «портит молодежь», не признает богов, которых признает город, а признает знамения каких-то новых гениев». .

Философа приговорили к смерти путем принятия яда. Сократ отверг предложения своих учеников спастись бегством, ибо полагал, что «Законам своего государства следует повиноваться, даже если их применяют не правильно» .

«Казанские старожилы, — вспоминал Н.П. Загоскин, — помнят графа Л. Толстого на всех балах, вечерах и великосветских собраниях, всюду приглашаемым, всюду танцующим». Студент юрфака Лев Толстой не был лишен и артистического дарования, о чем писали «Казанские губернские ведомости», особенно после того как 19 апреля 1846 г. в актовом зале университета он выступал в «живых картинах» . В стране вечной юности, имя которой Казанский университет, Л.Н. Толстой испытал первое романтическое чувство к Зинаиде Модестовне Молоствовой. Отправляясь в мае 1851 г. на Кавказ Л.Н. Толстой остановился в Казани и вновь встретился с ней. В своем дневнике он запишет: «Я опьянен Зинаидой. Я ни слова не сказал ей о любви, но я так уверен, что она знает мои чувства».

Первый курс юрист Л. Толстой сдал успешно, о чем свидетельствовали его оценки… Тем не менее, на 2 курсе учебы 12 апреля 1847 г. Лев Толстой подал на имя ректора прошение об исключении из числа студентов.

В выданном ему свидетельстве в частности было указано: «Объявитель сего, граф Лев Николаевич Толстой… из разряда арабско-турецкой словесности перемещен на юридический факультет, в коем обучался с успехами… Поведения он, Толстой, во время бытности в Университете был отличного. Граф Толстой, как не окончивший полного курса университетских наук, не может пользоваться правами, присвоенными действительным студентам… при поступлении в гражданскую службу сравнивается в преимуществах по чинопроизводству с лицами, получившими образование в средних учебных заведениях, и принадлежит ко второму разряду гражданских чиновников. В удостоверении чего и дано ему, графу Льву Толстому, сие свидетельство из правления Казанского университета на простой бумаге» .

23 апреля 1847 г. Л.Н. Толстой покинул Казань. Значимость и насыщенность казанского периода (1841-1847) жизни молодого Толстого, переход от возраста отрочества к юности, совпавший с изучением права в университете, оказали влияние на его мировоззрение и творчество.

Казанские мотивы его творчества отражены в некоторых его произведениях: «Отрочество» (1854), «Юность» (1857), «Исповедь» (1884), «После бала» (1903).

Прибыв из Казани в Ясную Поляну, в свою усадьбу, которая досталась по наследству, Л.Н. Толстой задумал проект коренного переустройства социально-экономического уклада жизни крепостного крестьянства. С этой целью он углубленно изучает юриспруденцию, особенно в части касаемой плана всеобщего государственного образования, открыл школу для детей крестьян. Более того, весной 1849 г. Толстой отправляется в Петербургский университет для сдачи экзаменов на степень кандидата права. Не забывал, уже достаточно известный писатель Л.Н. Толстой, и родной альма-матер. 5 сентября 1876 года, посетив юридический факультет Казанского университета, Лев Толстой в письме жене написал: «Казань возбуждает во мне своими воспоминаниями неприятную грусть» .

Незадолго до смерти, в 1909 г., Лев Толстой в работе «Письмо студенту о праве» изложил мотивы, побудившие его расстаться в 1847 г. с юридическим факультетом в Казани: «Я ведь сам был юристом. На втором курсе меня заинтересовала теория права, но чем более я вникал в смысл теории права, тем все более и более убеждался, что или что-то неладное в этой науке или я не в силах понять её. Проще говоря, я понемногу убеждался, что кто-то из нас двоих должен быть очень глуп: или Неволин, автор энциклопедии права, которую я изучал, или я, лишенный способности понять всю мудрость этой науки. Мне было 18 лет, и я не мог, не признать того, что глуп я, и поэтому решил, что занятия юриспруденцией свыше моих умственных способностей и оставил эти занятия» .

Юридическая наука от этого решения графа, по-видимому, не пострадала, но важно, то, что именно на юридическом факультете Казанского университета, Толстой твердо выбрал для себя «область самостоятельного умственного труда», благодаря чему стал гением в литературе, прославив в веках свое Отечество.

На закате своей земной жизни Л.Н. Толстой размышлял о своем тернистом жизненном пути и строках письма из Сибири М.М Сперанского: «все происшествия нашей жизни нанизаны на одной нити и сию нить держит и управляет наш верный и истинный Небесный Отец» .

Когда Толстой умер (20.11.1910) из Казани в Ясную Поляну отправили телеграмму: «Студенческий юридический кружок при Казанском университете лишь просит и его причислить ко всем скорбящим о смерти Л.Н. Толстого» .

Литература

1. Толстой Л.Н. Собр. Соч.: в 90 т. М. 1935 Т.38 С.60
2. Юридическая наука и образование в Казанском университете / под научн. ред. И.А. Тарханова. — Казань. 2014. С. 27-34
3. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. 4-е изд., доп. — М. 1997. С.704. «Своекоштный — об учащихся: содержащийся и обучаемый на свой кошт».
4. Толстой Л.Н. Собр. Соч.: в 90 т. М. 1935 Т.59. с.10
5. Загоскин Н.П. Граф Л.Н. Толстой и его студенческие годы // Исторический вестник. 1894. №1. С.107-109
6. Юдина Н.В. Общественное мнение как инструмент сотрудничества государства и гражданина // Материалы правового форума: «Сперанские чтения», 29.08.2013 г., г.Владимир. 2014. с.222-223
7. Сперанский М.М. О коренных законах государства. М. Эксмо. 2015. с.166, 195.
8. Толстой Л.Н. Собр. соч.: в 12 т. М. 1987. Т.4. с.380
9. Ильин И.А. О сущности правосознания. Собр.соч. в 10т. М. 1994. т.4. с. 242.
10. Сушкова Ю.Н. Под небом Канады. Саранск. 2012.с.41,43,45.
11. Бирюков П.И. Биография Л.Н. Толстого (серия «Гений в искусстве»). М. 2000.кн.1. С.73-78
12. Гусев Н.Н. Лев Николаевич Толстой. Материалы к биографии с 1828 по 1855 год. М. Изд-во Академии наук СССР, 1954. С.225
13. Платон. Апология Сократа//Соч. в 3 т. М.1968. т.1. с.91,126-130.
14. Казанские губернские ведомости. 1846. №18 Стлб.174-180
15. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: в 90 т. М. 1938. Т. 83. с.227-228
16. Материалы правового форума: «Сперанские чтения», 29.08.2013 г., г.Владимир. 2014. с.6-7
17. Копия документа из фондов Музея истории Казанского университета

/500/ В Дневнике Толстого от 17 апреля 1909 г. записано: «Получил письмо о Петражицком и о «праве». Хочется написать». Указанное здесь письмо было написано студентом Петербургского университета Ис. Крутиком. Под впечатлением книги проф. Л. И. Петражицкого «Теория права» Крутик написал Толстому следующее письмо:

Истинно уважаемый Лев Николаевич,

Ваша нравственная проповедь ведь всецело покоится на отрицании права, и это обстоятельство до сих пор не мешало мне быть горячим поборником нравственного совершенствования в духе Вашего учения. Но вот недавно книга проф. Петражицкого «Теория права» поставила передо мною вопрос, над которым я остановился в недоумении и на который не мог получить удовлетворительного ответа. А между тем, не разрешив его, я не могу с прежним чувством обращаться к Вашим книгам; каждый раз теперь меня охватывает сомнение - не о том, истинно ли Вы проповедуете - нет, но могу ли я, зная нечто другое, согласиться с возможностью такой жизни, при которой единственным регулятором было бы нравственное сознание, нравственные побуждения. Вот в коротких словах сущность того, что вызвало мое сомнение.

Проф. Петражицкий («Теория права», т. I - глава II, §7) утверждает, что «существенное значение этических переживаний, и нравственного и правового типа, в человеческой жизни состоит в том, что они:

1. действуют в качестве мотивов поведения (мотивационное действие этических переживаний);
2. производят известные изменения в самой психике индивидов (педагогическое, воспитательное, действие этических переживаний)».

В обоих случаях преобладающая роль, более неуклонное влияние и действие принадлежит праву, а не нравственности, как этике чисто императивной. В частности, в области педагогического действия право является чрезвычайно важным средством воспитания детей, развивая в них и чувство собственного достоинства и уважение ко всякой другой человеческой личности - с одной стороны; сообщая им твердость и уверенность, энергию и предприимчивость, необходимые для жизни - с другой стороны. Все это доказывается с наглядной очевидностью путем принятия в руководство /501/ научного образования классов и построения для них надлежащих теорий. - В заключение очерка по вопросу о мотивационном и воспитательном значении права и нравственности проф. Петражицкий говорит следующее:

«Чисто моральная, беспритязательная психика - очень высокая и идеальная психика, но она требует для нормального и здорового развития характера еще другой, притязательной, правовой психики. Без такого дополнения, или, правильнее, без такого (императивно-атрибутивного) фундамента нет здоровой этики, а существует почва для разных, подчас отвратительных уродливостей».

«В обществе принято относиться к праву, как к чему-то низшему по сравнению с нравственностью, менее ценному, менее достойному уважения. А есть учения (напр., учение Л. Толстого, разные анархические учения), которые относятся к праву прямо отрицательно. В основе этих воззрений, как видно из всего вышеизложенного, лежит незнание природы и значения той и другой ветви человеческой этики».

Так резко поставленная проблема права, как фактора не только социальной жизни, но и индивидуального человеческого развития, создала противоречие в моих взглядах на значение нравственных идеалов человечества, в частности на их желательную первенствующую роль во всяком человеческом поведении.

Перечитывая Ваши брошюры, я невольно подхожу к ним с точки зрения пр. Петражицкого и тогда начинаю чувствовать, что стою перед пропастью, - ведь если прав проф. Петражицкий, я должен порвать все те нити, что связывают меня с учением Льва Толстого. Моя защита перед неверующими должна обратиться в признание разумности их отрицания.

И это побуждает меня обратиться к Вам, уважаемый Лев Николаевич, за разрешением сомнения.

Мне неловко просить Вас отвечать мне лично, но Вы могли бы, как-нибудь, высказать несколько слов по этому вопросу в печати (ведь Вас так часто интервьюируют). Этим Вы помогли бы не мне одному, а многим из учащейся молодежи, которые не глухи к голосу Вашей великой совести.

С сердечным пожеланием Вам доброго здоровья

Студент Спб. Ун. Крутик.

Финляндия

Ст. Мустамяки.

На конверте письма - пометки рукой Толстого: «[Без] О[твета], забавное», и рукой Н. Н. Гусева: «Отв. Л. Н. 27/IV».

Несмотря на пометку «без ответа», Толстой ответил Крутику. Ответное письмо он начал писать 18 апреля 1909 г.; под этим числом в Дневнике записано: «Писал письмо о Петражицком и педагогическое». 26 апреля записано: «Вчера поправил Право. Думал, что кончил, но нынче поправил гораздо лучше». И наконец - 28 апреля: «Поправил «О праве», вписал кое-что».

/502/ Тогда же Толстой писал в письме к В. Г. Черткову:

«Кончил о праве (не помню, при вас ли я начал) и думаю, что будет недурно» (27 апреля);

«Посылаю вам мое письмо студенту “О праве”. Прочтите, обсудите, осудите - я всегда рад осуждению - и решите, что с ним делать. Мне кажется, что есть кое-что новое» (30 апреля).

В первых числах мая Толстого посетил выпущенный из тюрьмы толстовец В. А. Молочников. В своих воспоминаниях («Свет и тени». - «Толстой и о Толстом», сборник третий, изд. Толстовского музея. М. 1927, стр. 114–116) Молочников сообщает:

«В это время Л. Н. только что закончил письмо к студенту “О праве”, переделывавшееся и переписывав­шееся более двадцати раз. Л. Н. захотел прочесть нам это письмо. Начал чтение я, но увидев, что я худо читаю, Л. Н. передал Гусеву... Слушая эту статью, мы были поражены от неожиданности и с недоумением гля­дели друг на друга, когда Гусев кончил чтение. - А ведь статья эта мне удалась! - радостно воскликнул Л. Н.».

Из письма Толстого к В. Г. Черткову от 10 июля 1909 г. видно, что Чертков познакомился с Крутиком, и что Крутик собирался быть у Тол­стого, Толстой писал:

«Крутика я до сих пор не видал - должно быть очень милый и умный человек. То, к чему вы и он пришли в разговоре, мне вполне сочувственно, и я об этом самом пишу теперь, отвечая на письмо с вопросом о науке и образовании».

Лев Иосифович Петражицкий (род. в 1867 г., во время революции эмигрировал в Варшаву) был одним из главных представителей так называемой «психологической школы права». Главные его труды - «Введение в изучение права и нравственности» (1905) и «Теория права и государства в связи с теорией нравственности» (1907). Был профессором Петербург­ского университета, членом кадетской партии и депутатом первой Госу­дарственной думы.

«Письмо о праве» появилось впервые в заграничной печати: «Journal Franco-Russe», «Русско-французский журнал». Женева, 1910, № 26 от 9 (22) января, стр. 1–4 и № 27 от 16 (29) января, стр. 3–7. Кроме того, «Письмо о праве» вышло отдельной брошюрой в немецком переводе д-ра Шкарвана. Эта брошюра под заглавием: L. N. Tolstoi, «Ueber das Recht». L. M. Waibel & C°. Heidelberg und Leipzig. 1910, в числе других, была получена в Ясной Поляне 24 сентября 1910 г. Под этим числом В. Ф. Булга­ков записал в своем дневнике (стр. 207):

«Я заметил, что письмо “О праве” появляется в печати впервые, так как в свое время его не согласилась на­печатать ни одна иностранная газета, не говоря уже о русских, до та­кой степени выражающиеся в нем взгляды расходятся с общепринятыми».

Печатаем статью по последней исправленной и подписанной Толстым копии, хранящейся в ГТМ.

Толстой Л. Н. ПСС / Под общей ред. В. Г. Черткова. Т. 38. - М.: Художественная литература, 1936. - C. 500-502.

ПРИЯТНОГО ПРОСЛУШИВАНИЯ!

II. КОММЕНТАРИЙ, ТЕКСТ.

С татья вполне отвечает своему заголовку: это письмо-ответ студенту Санкт-Петербургского университета, происхождением из Финляндии, по фамилии Крутик, на его недоумения по поводу впечатлений от прослушанных им на лекциях и прочитанных филиппик в адрес т.н. "правовой системы", якобы сделавшейся уже в начале XX столетия лучшим и надёжнейшим, нежели религиозные предписания и общесоциальные моральные нормы, регулятором в общественной жизни.
Юному Крутику накрутили мозги учёными словесами и внешне "весомыми", кажущимися неотразимыми, аргументами. Но всякий поживший, зрелый человек, знающий жизнь, (а тем более всякий верующий свободный (нецерковный) христианин, каким был Лев Николаевич) знает, что всего этого, громоздящегося учёными кабинетными писорчуками, дипломированными и остепенёнными "своим" правительством и оттого подло и предано обслуживающим его идеологические и прочие нужды, -- всего этого НЕТ.
Как нет и не может быть нравственности без религии, так нет и не может быть без истинной веры, руководителя помыслами и поступками людей, -- никакого действенного "права". Есть лишь только -- первозданное, дремучее, прямое и грубое насилие одних людей над другими, кое-как (и не в пользу большинства народа) вводимое в некие рамки государственным устройством с его неизменным репресивным механизмом.
Есть, помимо системы насилий, -- и система лжей (идеология), внушение которых глупым людям и детям (т.е. тем, кого правительство или ещё не успело, или не смогло ни запугать, ни подкупить) позволяет сэкономить на прямом насилии, сберечь силы и средства.
"Право" же -- лишь часть этой антихристовой, сатанинской системы. Главная его функция: обмануть людей, то самое подчинённое насилию большинство, иллюзией "защиты", "гарантий" их "прав"... а на деле -- только совратить людей возможностью на подленько-меленьком уровне их обывательской повседневности тоже поучаствовать в НАСИЛИИ.
Ах! как завлекательно! не "примитивная" драка, а -- суды, бумаги, рыгламенты, законы, пункты, параграфы!.. можно и говном быть, и слабосильным, но -- победить и сильнейшего, и правого только засчёт крючкотворства наёмной, дипломированной правительствами, "правоведческой" сволоты!
Да только... невелика разница с древними способами прямых поединков, а лукавства и подлости больше. А если учесть, что верят в это, как в благо, т.н. "христиане" (церковные) -- становится понятным, отчего христианские народы, и русский в том числе, продолжают и в веке 21-м пребывать всё в том же, и увеличивающимся, бедственном состоянии, неуклонно сползая к общецивилизационному тупику и краху...
Ибо вот: единственным необманным, не декларативным обеспечением исполнения этих самых предписаний этого самого "права" были и остаются -- насилие, принуждение: всё равно, в виде ли насилия над сознанием обманываемых с детства "простых граждан", или в виде полицаев, исполнителей с орудиями насилия в лапках, приставов, солдатни -- против тех, кого не удалось обмануть или кто -- слишком поздно! -- прозрел к пониманию истинной сущности фикции "права" во всяком насильническом и эксплуататорском, лжехристианском, изуверскоим обществе!

ТЕКСТ.

ЛЕВ ТОЛСТОЙ

ПИСЬМО СТУДЕНТУ О ПРАВЕ

(Источник текста: Журнал "Толстовский Листок/Запрещённый Толстой", выпуск пятый, Издательство "Пресс-Соло", Москва, 1994).

Получил ваше письмо и с удовольствием отвечаю на него. То, что вы выписываете из книги г-на Петражицкого, - "Существенное значение
этических переживаний и нравственного и правового типа в человеческой жизни состоит в том что они

1) действуют в качестве мотивов поведения (мотивационное действие этических переживаний);

2) производят известные изменения в самой психике индивидов (педагогическое, воспитательное действие этических переживании)"...

"Чисто моральная, беспритязательная психика -- очень высокая и идеальная психика, но она требует для нормального и здорового развития характера еще другой, притязательной, правовой психики. Без такого дополнения, или, правильнее, без такого (императивно-атрибутивного) фундамента нет здоровой этики, а существует почва для разных, подчас отвратительных, уродливостей"... "В обществе принято относиться к праву, как к чему-то низшему по сравнению с нравственностью, менее ценному, менее достойному уважения. А есть учения (напр. учение Л. Толстого, разные анархические учения), которые относятся к праву прямо отрицательно. В основе этих воззрений. как видно из всего вышеизложенного, лежит незнание природы и значение и той и другой ветви человеческой этики"

- показалось мне, с одной стороны, в высшей степени забавным своими императивными, атрибутивными, этическими и какими-то еще переживаниями, особенно, когда я живо представил себе ту важность, с которой все это преподается почтенными, часто старыми уже людьми, и то подобострастное уважение, с которым все это воспринимается и заучивается тысячами не глупых и считающихся просвещенными молодых людей. Но, кроме этой комической стороны, есть в этом деле и сторона серьезная и очень серьезная. И про нее-то мне и хочется сказать то, что я о ней думаю. Серьезная сторона эта в том, что вся эта удивительная так называемая наука о праве, в сущности величайшая чепуха, придумана и распространяема не с легким сердцем, как говорят французы, а с очень определенной и очень нехорошей целью: оправдать дурные поступки, постоянно совершаемые людьми нерабочих сословий. Серьезная сторона этого дела еще и в том, что ни на чем нельзя с большей очевидность увидать ту низкую степень истинного просвещения людей нашего времени, как на том удивительном явлении, что собрание таких самых запутанных, неясных рассуждений, выражаемых выдуманными, ничего не значащими, смешными словами, признается в нашем мире "наукой" и серьезно преподается в университетах и в академиях.

Право? Право естественное, право государственное, гражданское, уголовное право, церковное, право войны, право международное, das Recht, le Droit, право (по английски слово право, das Recht, lе droit, передается словом law. Англичане совершенно основательно соединили в одно-два искусственно разделенных понятия, так как правом называется только то, что утверждено законом.).

Что же такое то, что называется этим странным словом? Если рассуждать не по "науке", т.е. не по атрибутивно-императивным переживаниям, а по общему всем людям здравому смыслу определять то, что в действительности подразумевается под словом "право", то ответ на вопрос о том, что такое право, будет очень простой и ясный: правом в действительности называется для людей, имеющих власть, разрешение, даваемоеими самим себе, заставлять людей, над которыми они имеют власть, делать то, что им -- властвующим, выгодно, для подвластных же правом называется разрешение делать все то, чтоим не запрещено. Право государственное есть право отбирать у людей произведения их труда, послать их на убийства, называемые войнами, а для тех, у кого отбирают произведения их труда и которых посылают на войны, право пользоваться теми произведениями своего труда, которые еще не отобраны от них, и не идти на войны до тех пор, пока их не посылают. Право гражданское есть право одних людей на собственность земли, на тысячи, десятки тысяч десятин и на владение орудиями труда, и право тех, у кого нет земли и нет орудий труда, продавать свои труды и свои жизни, умирая от нужды и голода, тем, которые владеют землею и капиталами. Уголовное право есть право одних людей ссылать, заточать, вешать всех тех людей, которых они считают нужным ссылать, заточать, вешать; для людей же ссылаемых, заточаемых и вешаемых есть право не быть изгнанными, заключенными, повешенными до тех пор, пока это тем, кто имеет возможность это делать, не покажется нужным. То же самое и по международному праву: это право Польши, Индии, Боснии и Герцеговины жить независимо от чужих властей, но только до тех пор, пока люди, распоряжающиеся большими количествами войска, не решат иначе. Так это ясно для всякого человека, думающего не по атрибутивно-императивным переживаниям, а по общему всем людям здравому смыслу. Для такого человека ясно, что то, что скрывается под словом "право", есть не что иное, как только самое грубое оправдание тех насилий, которые совершаются одними людьми над другими.

Но права эти определяются законами, говорят на это "ученые". Законами? да, но законы-то эти придумываются теми самыми людьми, будь они императоры, короли, советники императоров и королей, или члены парламентов, которые живут насилиями и потому ограждают эти насилия устанавливаемымиими законами. Они же, те же люди и приводят эти законы в исполнение, приводят же их в исполнение до тех пор, пока законы эти для них выгодны, когда же законы эти становятся невыгодны им, они придумывают новые, такие, какиеим нужно.

Ведь все дело очень просто: есть насилующие и насилуемые, и насилующим хочется оправдать свое насилие. И вот свои распоряжения о том, как они в данном случае и в данное время намерены насиловать людей, они называют законами, разрешение же, которое они сами себе дают совершать свои насилия, и предписания насилуемым делать только то, что не запрещается им, называют правом.

И тысячи и тысячи молодых людей старательно изучают все эти глупости -- еще не беда бы была, если бы только глупости, но гадости, на которых строится этот грубый и губительный обман, и большие миллионы простых людей, доверяя тому, что им внушают "ученые", безропотно подчиняются той неестественной подавленной жизни, которая слагается для них вследствие этого проповедуемого и признаваемого "учеными" людьми обмана.

Когда какой-нибудь шах персидский, Иоанн Грозный, Чингисхан, Нерон режут, бьют людей тысячами, это ужасно, но все-таки не так ужасно, как то, что делают г-да Петражицкие и им подобные. Эти убивают не людей, а все то святое, что есть в них.

Нехорошо суеверие и отчасти обман какой-нибудь разносимой по народу чудотворной иконы матушки царицы небесной, но в этом суеверии и обмане есть некоторая поэзия, кроме того обман этот вызывает все-таки добрые чувства в людях, но в суеверии и обмане "права" нет ничего, кроме самого гадкого мошенничества, желания не только скрыть от людей сознаваемую всеми нравственно-религиозную истину, но извратить ее, выдать за истину самые жестокие и противные нравственности поступки: грабежи, насилия, убийства.

Поразительны при этом и дерзость, и глупость, и пренебрежение к здравом смыслу, с которыми эти г-да ученые вполне спокойно и самоуверенно утверждают, что тот самый обман, который более всего другого развращает людей, нравственно воспитывает их. Ведь говорить это можно было и то с грехом пополам, когда происхождение "права" признавалось божественным, теперь же, когда то, что называется "правом", выражается в законах, придумываемых или отдельными людьми, или спорящими партиями парламентов, казалось бы уже совершенно невозможно признавать постановления "права" абсолютно справедливыми и говорить о воспитательном значении "права". Главное же говорить о воспитательном значении "права" нельзя уже потому, что решения "права" приводятся в исполнение насилиями, ссылками, тюрьмами, казнями, т.е. поступками самыми безнравственными. Говорить теперь об этическом, воспитательном значении "права" все равно, что говорить (да и говорили это) об этическом воспитательном значении для рабов власти рабовладельцев. Мы теперь в России с полной очевидностью видим это воспитательное значение "права". Видим, как на наших глазах развращается народ, благодаря тем неперестающим преступлениям, которые -- вероятно, оправдываемые "правом" -- совершаются русскими властями. Развращающее влияние деятельности, основанной на "праве", особенно резко заметно теперь в России, но то же самое всегда и везде есть, было и будет, где есть, -- а оно везде есть -- признание законности всякого рода насилий, включающих и убийство, основанных на "праве".

Да, воспитательное значение "права"!

Едва ли в каком-либо другом случае доходили до таких пределов и наглость лжи и глупость людей.

Этическое воспитательное значение "права"! Ведь это ужасно. Главная причина безнравственности людей нашего христианского мира это этот ужасный обман, который называется "правом", а они говорят о воспитательном значении "права".

Ведь никто не станет спорить о том, что самые первые, невысокие требования нравственности, не говоря уже о любви, состоят в том, чтобы не делать другому, чего не хочешь, чтоб тебе делали, сострадать бедному, голодному, прощать обиды, не грабить людей, не присваивать одним людям того, на что другие имеют одинаковое с ними право, вообще не делать того, что сознается злом всяким неиспорченным разумным человеком. И что же, как образец справедливости и исполнения нравственных требований, самым торжественным образом делается людьми, считающими сами себя учителями, руководителями людей? Охранение богатств крупных земельных собственников, фабрикантов, капиталистов, наживших свои богатства захватом земли, естественно долженствующей быть общей, или ограблением трудов рабочих, поставленных вследствие отнятия земли в полную зависимость от капиталистов; охранение такое усердное, что когда [кто ] либо из ограбленных, забитых, обманутых, со всех сторон спаиваемых одуряющими напитками людей как-нибудь присвоит себе 0,0000001 предметов, которые постоянным грабежом отняты у него и его товарищей, его по "праву" судят, запирают, ссылают.

Живет владелец тысячи десятин земли, т.е. человек, противно всякой самой несомненной справедливости завладевший один естественным достоянием многих, в особенности тех, которые живут на этой земле, т.е. явно ограбивший и не перестающий грабить их. И вот один из этих огрубляемых людей, безграмотный, одуренный ложной верой, передаваемой ему из рода в род, спаиваемый правительством водкой, нуждающийся в удовлетворении самых первых жизненных потребностей, идет ночью с топором в лес и срубает дерево, необходимое ему или для постройки, или для того, чтобы на вырученные деньги купить самое необходимое. Его ловят. Он нарушил "право" владетеля 1000 десятин леса, знатоки "права" судят его и сажают в тюрьму, оставляя голодную семью без последнего работника. То же совершается везде, в сотнях, тысячах таких случаев в городах, заводах и фабриках.

Казалось бы, что не может быть нравственности без справедливости, доброты, сострадания, прощения обид. Тут все это нарушается во имя "права". И такие-то дела, совершаемые на основании "права" ежедневно повсюду тысячами, нравственно воспитывают людей!

Воспитательное, этическое влияние "права"?!

Нет ничего -- даже не исключая богословия, которое так неизбежно развращало бы, не могло бы не развращать людей.

Можно только удивляться тому, как, несмотря на это постоянное и усиленное с двух сторон развращение народа, еще удержалось в нем истинное понимание справедливости, уже совершенно потерянное нерабочими сословиями.

"Если ученые господа, знающие все божеские и человеческие законы, при том ни в чем не нуждающиеся, богатые, считают, что надо бедняка, который по нужде, или даже по глупости, пьянству, невежеству срубил в лесу дерево или унес из завода на 2 рубля товару, посадить в тюрьму и не прощать, а морить с голоду его семью, то что же мне-то голому, безграмотному делать, когда у меня сведут лошадь. Судить, и не то что засудить, а убить конокрада"" -- Так должны бы рассуждать люди из народа, но они, несмотря на все развращение, которому подвергаются от "права" и богословия, преимущественно от "права", все-таки удерживают настоящие нравственные человеческие черты, которых нет и помину людей, устанавливающих "права" и живущих по ним.

Кант говорил, что болтовня высших учебных заведений есть большей частью соглашение уклоняться от решения трудных вопросов, придавая словам изменчивый смысл. Но мало того, что эта болтовня ученых имеет целью уклонение от решения трудных вопросов, болтовня эта, как это происходит при болтовне о "праве", имеет часто еще самую определенную безнравственную цель -- оправдание существующего зла.

Так это и в нравственном отношении, но и с точки зрения разумности вера в какую-нибудь чудотворную матушку царицу небесную, или в канонизированную на днях Жанну д"Арк все-таки не так нелепа, как вера в атрибутивные, императивные переживания и т.п. Казалось бы, в наше время уже и явная неточность, софистичность самых понятий и искусственность несуществующих выдуманных слов для их выражения должны бы сразу отталкивать свежие, молодые умы от занятия такими предметами. Но по вашему письму вижу, что и теперь то же самое, что было 60 лет тому назад. Я ведь сам был юристом и помню, как на втором курсе меня заинтересовала теория права, и я не для экзамена только начал изучать ее, думая, что я найду в ней объяснение того, что мне казалось странным и неясным в устройстве жизни людей. Но помню, что чем более я вникал тогда в смысл теории права, тем все более и более убеждался, что или есть что-то неладное в этой науке, или я не в силах понять ее; проще говоря, я понемногу убеждался, что кто-то из нас двух должен быть очень глуп: или Неволин, автор энциклопедии права, которую я изучал, или я, лишенный способности понять всю мудрость этой науки. Мне было тоща 18 лет, и я не мог не признать того, что глуп я, и потому решил, что занятия юриспруденцией свыше моих умственных способностей, и оставил эти занятия. Теперь же, занятья десятками лет совсем другими интересами, я как-то забыл о науке "права", и даже мне смутно представлялось, что большинство людей нашего времени уже выросли из этого обмана. Но по вашему письму я, к сожалению, вижу, что "наука" эта все еще существует и продолжает совершать свое злотворное дело. И потому я рад случаю высказать об этой науке то, что теперь о ней думаю, и полагаю, что думаю не один я, а вместе с очень многими и многими.

Не стану советовать профессорам разных "прав", проведшим всю жизнь в изучении и преподавании этой лжи и устроившим на этом преподавании свое положение в университетах и академиях и часто наивно воображающим, что, преподавая свои мотивационные действия этических переживаний и т.п., они делают что-то очень важное и полезное, не стану таким людям советовать бросить это дурное занятие, как не стану советовать это священникам, архиереям, проведшим, как и эти господа, всю жизнь в распространении и поддерживании того, что они считают необходимым и полезным. Но вам, молодому человеку, и всем вашим товарищам не могу не советовать как можно скорее, пока голова ваша не совсем запуталась и нравственное чувство не совсем притупилось, бросить это не только пустое и одуряющее, но и вредное и развращающее занятие.

Вы пишете, что г-н Петражицкий в своих лекциях упоминает о том, что он называет моим учением. Учения у меня никакого нет и не было. Я ничего не знаю такого, чего не знали бы все люди. Знаю же я со всеми людьми, с огромным большинством людей всего мира то, что все люди свободные, разумные существа, в душу которых вложен один высший, очень простой, ясный и доступный всем закон, не имеющий ничего общего с предписаниями людей, называемыми правами и законами. Высший закон этот, самый простой и доступный всякому человеку, состоит в том, чтобы любить ближнего, как самого себя, и потому не делать другому того, чего не хочешь себе. Закон этот так близок сердцу человеческому, так разумен, исполнение его так несомненно устанавливает благо как отдельного лица, так и всего человечества и так одинаково был провозглашен закон этот всеми мудрецами мира, от Ведантистов Индии, Будды, Христа, Конфуция до Руссо, Канта и позднейших мыслителей, что если бы не те коварные и зловредные усилия, которые делали и делают богословы и правоведы для того, чтобы скрыть этот закон от людей, закон этот уже давно был бы усвоен огромным большинством людей, и нравственность людей нашего времени не стояла бы на такой низкой степени, на которой она стоит теперь.

Так вот те мысли, которые вызвало во мне ваше письмо и которые я очень рад случаю высказать.

Письмо это мне бы хотелось напечатать. Если вы разрешите это, я бы напечатал его с вашим письмом.

На склоне лет Л.Н. Толстой в “Письме студенту о праве” высказался предельно кратко, назвав право “гадким обманом”.** Закон и совесть для писателя - понятия альтернативные и даже полярные; жить нужно не по закону, а по совести.

Многие последователи справедливо отмечали, что антиюризм Толстого сложился на благородной почве осуждения российских порядков, особенно это касалось беззащитности простого человека перед беспристрастным лицом закона и всемогущей юстиции. Однако не правы те, кто считает, что Толстой нападал только на отечественные законы, - писатель не щадил и более развитые в демократическом плане правовые системы. В1904году, отвечая американской газете, Л.Н. Толстой утверждал, что усилия западных стран, результатом которых стала конституция и декларация прав и свобод. Были напрасными и абсолютно не нужными, это был неправильный и ложный путь. Досталось и юридической науке, которую писатель квалифицировал (всё в том же “Письме к студенту”) как ещё более лживую, чем политическая экономия.

По мнению известного юриста и политического деятеля В.А. Маклакова, известного своими трудами по истории русской общественной мысли, “ни на какую другую деятельность, кроме

*- “Сборник статей” Муромцев С.А. ; М. 1911г. ; стр318 –319

**- Полное собрание сочинений Толстой Л том 38 стр 281

разве военной, Толстой не нападал так настойчиво и постоянно, как на судебную”.* Впрочем, необходимо отменить, что в этих нападках Толстой не был одинок. В русской литературе подобное отношение к суду (а во многом и к праву и к закону) получили широкое распространение. В самом деле, если взять, например, творчество Ф.М. Достоевского, то мы увидим без труда то же самое неуважительное (если не сказать презрительное) отношение к закону, что и у Толстого, т.е. тот же самый правовой нигилизм. Родион Раскольников (“Преступление и наказание”) - убийца, но у читателя (вслед за самим Достоевским) возникает к нему невольное сочувствие, он (читатель) симпатизирует Раскольникову намного больше, чем, скажем, следователю Порфирию с его казуистикой и “душевыматыванием”, хотя, казалось бы, следователь выполняет нужную функцию, - пытается изловить и изобличить преступника, чтобы подвергнуть его справедливому наказанию.

Во втором наиболее известном произведении Достоевского - о “братьях Карамазовых” происходит чудовищная ошибка, из-за которой ломаются судьбы и несправедливо обвинённого, и близких ему людей. Известный писатель М. Алданов. Анализируя подобные взгляды писал: “В русской литературе есть немало симпатичных убийц, но нет ни одного симпатичного адвоката. Она не любит суд вообще и в его изображении шло “по линии наименьшего сопротивления”.

“Вехи”.

Несомненно, что представители русской религиозной философии Н.Н. Бердяев, С. Н. Булгаков и др., объединившиеся в авторский коллектив получившего широкую известность сборника “вехи”, обладали высокой правовой культурой. И, тем не менее, общая позиция мировоззрения авторов “Вех” отмечена глубокой печатью антиюридизма.

В предисловии к сборнику эта позиция сформулирована так: “ Признание теоретического и практического первенства духовной жизни над внешними формами общежития в том смысле, что внутренняя жизнь личности есть единственная творческая сила человеческого бытия и что она, а не самодовлеющие начало

*- Советское государство и право №9/1978г. ; “Толстой о праве и юридической науке” Смолярчук

политического порядка, является единственным прочным базисом для всякого общественного строительства”*.

Поскольку право есть “внешняя форма общежития”, “начало политического порядка”, то сколько-нибудь существенного интереса для представителей религиозной философии оно не имеет и вольно или невольно изгнано из числа ценностей духовной жизни, призванных обеспечить успех общественного строительства. Оно не удостоено чести быть в одном ряду с христианскими идеалами, православной соборностью, нравственным началом и т.д.

Характерно, что даже Б.А. Кистяковский, единственный защитник права в сборнике, делал существенные уступки своим философским коллегам. Право, писал он, “ не может быть поставлено рядом с такими духовными ценностями, как научная истина, нравственное совершенство, религиозная святыня”**. Право для Кистяковского - это лишь внешняя свобода, обусловленная общественной средой, а потому относительная. Она на порядок ниже безотносительной внутренней свободы, т.е. свободы духовной. Но Кистяковский хотя и признаёт, что эта внутренняя свобода зависела и от права, он понимает опасность “кризиса самосознания” и недооценки социальной роли права. Но в сборнике он одинок.

В.С. Соловьёв, яркий мыслитель и если не основатель, то предтеча школы религиозных философов, в своем поиске универсального мировоззрения помнил о праве, но отводил ему не очень значимую роль “некоторого минимума нравственности”. Этого барьера правопонимания представители школы преодолеть не смогли. По мнению же Бердяева, право имеет значение в человеческом общении лишь как средство помешать проявлению низменных свойств и пороков людей и гарантировать тем самым “минимум человеческой свободы”. “Правовой строй, по его мнению -, это лишь “узаконенное недоверие человека к человеку”.***

Право не обладает потенциалом для широких преобразований и совершенствования общества. “Можно признавать неизбежность и относительную иногда полезность конституционализмаи парламентаризма, но верить, что этими путями можно создать современное общество, можно излечить от зла и страданий уже невозможно. Вера в конституцию - жалкая вера. Вера должна быть направлена на предметы более достойные, делать же себе кумира из правового государства недостойно”.

*- “Вехи” М. 1991 стр 23

**- “Вехи” “В защиту права” Кистяковский Б.А. стр 109

***- “Философия неравенства ” Бердяев Н. М. 1990г. стр 90

Итак, праву отведено небольшое место в системе социальных ценностей, в ряду средств общественного прогресса. Видный русский юрист И.А. Покровский писал о позиции авторов “Вех”, что за призывом к нравственному совершенству, в поисках абсолютного добра был оставлен без внимания тот практический путь. По которому следует идти. “По этой же причине мы свысока и с презрением относимся к праву. Мы целиком в высших областях этики, в мире абсолютного и нам нет никакого дела до того в высокой степени относительного и несовершенного порядка человеческого общения, которым является право”*.

На страницах не менее известной книги “Из глубины. Сборник статей о русской революции”, где примерно тот же круг авторов, что и “Вехах” была сделана попытка осмыслить “то ни с чем не сравнимое морально-политическое крушение, которое постигло наш народ и наше государство”. На страницах того же сборника И.А. Бердяев резко обрушился на “толстовский анархизм”. Он писал: “Толстой оказался выразителем антигосударственных, анархических инстинктов русского народа. Он дал этим инстинктам морально-религиозную санкцую”. Однако в том, что касается права, различия между Толстым и Бердяевым не столь существенно. Ведь и Бердяев ставил нравственные и христианские заповеди куда выше права.