Конспект урока «Интерпретация стихотворения Н.С. Гумилёва «Заблудившийся трамвай» (11 класс)

В «Заблудившемся трамвае» Н. Гумилёв изображает переломные моменты во время революции, которые так и не смог принять. В произведении довольно хорошо это ощущается, особенно общественная позиция, которую также в свое время не смог обнаружить. С самого начала читателя привлекает и в тоже время удивляет название стиха. Некоторое время он не улавливает смысла, разве может заблудиться трамвай? Возможно, на самом деле, смысла то и нет, и может не стоит искать ему объяснение. Следует просто вникнуть в сам текст и понять, что автор под этими слова подразумевает.

В стихотворении присутствует символический образ – трамвай, который представляет революцию. Лирический герой находится в полном разочаровании, он не верит в лучшее. Он уверен, что не достигнутые результаты не смогут вырваться из потока «бездны времен», нет смысла возвращаться. Трамвай тронулся, и вагон уже не остановить. Он направляется в неизвестном лирическому герою направлении. Все, что он видит – это целые груды «мертвых голов».

В стихотворении преобладает еще один менее заметный читателем символ – «Индия духа». Для лирического героя – это символ желанного, но в тоже время недоступного мира, где царит полная гармония. Поздно покупать билет, трамвай тронулся и не собирается останавливаться даже у дома Машеньки. Этот русский образ и является воплощением дореволюционной России. К тому же, зачем это делать, когда ее больше нет в домике. Лирический герой не уверен в ее смерти, что ставит читателя в недоразумение.

Читатель понимает, что это простые надежды лирического героя, и он вместе с ним молится о здравии девушки. Герой не знает, что будет дальше, куда приедет «заблудившийся трамвай» и что будет с нами, людьми, спустя много лет. Стихотворение «Заблудившийся трамвай» поэт посвящает времени смятения человеческой души. Это время, когда большое количество людей просто не смогли найти свой путь, который бы привел их в эпоху великих перемен. Автор дает возможность читателю вникнуть и понять связь времени с пространством.

«Заблудившийся трамвай» Николай Гумилев

Шел я по улице незнакомой
И вдруг услышал вороний грай,
И звоны лютни, и дальние громы,
Передо мною летел трамвай.

Как я вскочил на его подножку,
Было загадкою для меня,
В воздухе огненную дорожку
Он оставлял и при свете дня.

Мчался он бурей темной, крылатой,
Он заблудился в бездне времен…
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон.

Поздно. Уж мы обогнули стену,
Мы проскочили сквозь рощу пальм,
Через Неву, через Нил и Сену
Мы прогремели по трем мостам.

И, промелькнув у оконной рамы,
Бросил нам вслед пытливый взгляд
Нищий старик, - конечно тот самый,
Что умер в Бейруте год назад.

Где я? Так томно и так тревожно
Сердце мое стучит в ответ:
Видишь вокзал, на котором можно
В Индию Духа купить билет?

Вывеска… кровью налитые буквы
Гласят - зеленная, - знаю, тут
Вместо капусты и вместо брюквы
Мертвые головы продают.

В красной рубашке, с лицом, как вымя,
Голову срезал палач и мне,
Она лежала вместе с другими
Здесь, в ящике скользком, на самом дне.

А в переулке забор дощатый,
Дом в три окна и серый газон…
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон!

Машенька, ты здесь жила и пела,
Мне, жениху, ковер ткала,
Где же теперь твой голос и тело,
Может ли быть, что ты умерла!

Как ты стонала в своей светлице,
Я же с напудренною косой
Шел представляться Императрице
И не увиделся вновь с тобой.

Понял теперь я: наша свобода
Только оттуда бьющий свет,
Люди и тени стоят у входа
В зоологический сад планет.

И сразу ветер знакомый и сладкий,
И за мостом летит на меня
Всадника длань в железной перчатке
И два копыта его коня.

Верной твердынею православья
Врезан Исакий в вышине,
Там отслужу молебен о здравьи
Машеньки и панихиду по мне.

И всё ж навеки сердце угрюмо,
И трудно дышать, и больно жить…
Машенька, я никогда не думал,
Что можно так любить и грустить.

Анализ стихотворения Гумилева «Заблудившийся трамвай»

Николай Гумилев весьма негативно воспринял Октябрьскую революцию, так как был убежден, что строить новое государство на крови и лжи недопустимо. Он неоднократно публично высказывался по поводу того, что Россия с ее богатым культурным и историческим наследием отдана на растерзание варварам, которые рано или поздно уничтожат все самое лучшее, что было создано в стране многими поколениями людей. После революции в России, которую так любил Гумилев, царила сплошная анархия, на фоне которой гражданская война была вполне закономерным явлением. О государственных устоях в тот момент никто не думал – шла банальная борьба за власть, жестокая и беспощадная. Поэтому цензура как таковая в стране отсутствовала, и в 1919 году Гумилеву удалось опубликовать стихотворение «Заблудившийся трамвай», в котором он обозначил свою гражданскую позицию.

Само название этого произведения абсурдно, так как трамвай, едущий по рельсам, не может заблудиться . Однако автор использует это выражение в качестве метафоры, подразумевая, что таким трамваем является вся страна, погрязшая во лжи, утопических идеях и псевдопатриотизме. При этом поэт отмечает, что для него до сих пор остается загадкой, «как я вскочил на его подножку». Действительно, Гумилев, по 10 месяцев в году привыкший проводить за границей, совершенно случайно оказался на родине в разгар революции. И тут же стал не выездным не только из-за своих политических убеждений, но и в силу благородного происхождения. Поначалу поэт и не планировал покидать родину, считая, что является очевидцем исторических событий, которые принесут его стране истинную свободу. Однако уже через несколько лет он полностью отказался от иллюзий, осознав, что отныне ему предстоит жить в бесправном государстве, которым управляют вчерашние крестьяне.

Поэтому в своем стихотворении Гумилев мысленно совершает путешествие в так любимые им страны и понимает, что, даже уехав за границу вряд ли сможет быть по-настоящему счастливым . Воспоминания об ужасах русской революции, голоде, эпидемиях и братоубийстве будут преследовать его даже в самых райских уголках мира, где раньше поэт мог обрести покой и душевное равновесие. В этом стихотворении Гумилев впервые предсказывает свою скорую смерть, отмечая, что его палачом станет представитель так называемой власти рабочих и крестьян «в красной рубашке, с лицом, как вымя». Этот факт не особенно беспокоит поэта, который за два года постоянного проживания в России сумел примириться со смертью. Гораздо больше Гумилева беспокоит то, что от той старой и патриархальной страны, в которой он родился и вырос, уже ничего не осталось.

Неизвестная Машенька, к которой обращается в своем стихотворении «Заблудившийся трамвай» Николай Гумилев, является собирательным образом той самой дореволюционной России, которую поэт бесконечно любил . Поэтому он не может смириться с мыслью о том, что прошлое невозможно вернуть назад, и с недоумением восклицает: «Может ли быть, что ты умерла!».

Из этого произведения становится очевидно, что Гумилев не желает участвовать в фарсе под названием «светлое будущее», который разыгрывается у него на глазах. Поэтому автор требует: «Остановите трамвай!». Но это никому не под силу, и поэт продолжает свое безрадостное и бесцельное путешествие, сожалея лишь о том, что «дом в три окна и серый газон», промелькнувшие за его окнами, навсегда останутся в прошлом. Также поэт осознает, насколько дорога ему та, старая Россия. И, обращаясь к ней, он отмечает: «Я никогда не думал, что можно так сильно любить и грустить».

"Заблудившийся трамвай" - стихотворение Гумилева, включенное в "Огненный столп", последний его сборник. считается одним из лучших и самых известных в творчестве поэта. В нашей статье представлен его краткий анализ.

Стихотворение Гумилева "Заблудившийся трамвай" очень любят анализировать разлчные критики и литературоведы. Оно притягивает их внимание, во-первых, как любой шедевр, а во-вторых, в нем проявилось большое литературное новаторство автора. Тем не менее, несмотря на колоссальное новаторство, в произведении автор также следует традиции. Еще одна причина, по которой "Заблудившийся трамвай" притягивает внимание исследователей, заключается в том, что в нем видны отсылки Николая Степановича к вехам своей жизни.

Особенности анализа стихотворения

Необходимо вкратце отметить некоторые общие моменты, прежде чем проводить анализ. Стихотворение Гумилева "Заблудившийся трамвай", несмотря на новаторство, имеет все основные особенности своего жанра. Сюжетообразующей единицей в лирике, в отличие от драматических и эпических жанров, является переживание, эмоция, чувство, а не событие. Кроме того, по своей сути любое стихотворение метафорично, а метафора тяготеет к символу. Следует заметить, что это произведение было написано на одном дыхании, на вдохновении. Оно не относится к числу стихов, которые дотошно и кропотливо "конструируются", поэтому требуют такого же дотошного и кропотливого разбора. Вовсе не так следует осуществлять его анализ.

Стихотворение Гумилева "Заблудившийся трамвай" нельзя понять, следуя привычному способу интерпретации. Логика творений, созданных на одном дыхании, несколько иррациональна. Их не сможет "разобрать" ни один критик. Никому не под силу разложить их гениальность на составляющие части. Этим и прекрасны такие произведения.

Размер

Итак, начнем наш анализ. Стихотворение Гумилева "Заблудившийся трамвай" написано дольником. Для чего же автор выбрал этот размер, зачем понадобились разделять ударные слоги неравномерными интервалами? Если прочесть стихотворение вслух, акцентируя ударения, мы заметим, что их ритм напоминает стук колес. Дольник в этом произведении "озвучивает" движение трамвая, что усиливает художественный эффект.

Хронотоп

При рассмотрении содержания бросается в глаза то, что "Заблудившийся трамвай" - стихотворение Гумилева, имеющее необычный хронотоп (взаимосвязь пространственных и временных отношений). Источником образа трамвая является реальный прототип, который автор увидел утром на улице Петрограда. Однако между ним и трамваем, представленным в стихотворении, имеющим явно потустороннюю природу, пролегает большая пропасть. Они как будто из разных миров.

Звуки

Звуки, которые сопровождают его появление, вполне реальны, если мы будем рассматривать их буквально. Это крик птиц, гром, стук, звон. Именно этими звуками сопровождалось движение трамвая во времена Гумилева. Однако формулировки стихотворения говорят нам о том, что природа этих звуков символическая. Благодаря этому все произведение переводится в символическую плоскость, в которой и нужно рассматривать "Заблудвшийся трамвай". Стихотворение Гумилева можно правильно понять, только следуя этой установке.

Итак, звуков всего 3: дальние громы, звоны лютни, вороний грай. У Гумилева лютня, как и волшебная скрипка, является символом миссии поэта, подобно лире в творчестве Пушкина. Кроме того, это знак условно-средневекового, легендарного времени, в котором существует художник слова любой эпохи. Следующий звук, вороний грай, - это плохое предзнаменование, рок, гибель, смерть. Гром - это битва, небесная или земная, а также признак присутствия сверхъестественной силы, как показывает анализ.

Стихотворение "Заблудившийся трамвай" невозможно понять, если не знать, куда движется трамвай. Давайте вместе разберемся.

Куда движется трамвай

Лирический герой стихотворения становится пассажиром против собственной воли. Трамвай - это некая сила, которая намного могущественнее человека. Ведь недаром в воздухе за ним остается огненный след. Куда же движется этот трамвай, что же это за сила?

Следует отметить, что вагоновожатый есть, однако он безучастен и не реагирует на просьбу лирического героя остановиться. В соответствующей строфе хронотоп внезапно и страшно меняется. Еще совсем недавно трамвай был на улице, хотя и незнакомой. Теперь же он вдруг мчится "крылатой" и "темной" бурей. Самое главное здесь то, что трамвай "заблудился в бездне времен".

"Бездна времен"

Различные исследователи по-разному интерпретировали это место стихотворения. К примеру, Елена Куликова считала, что трамвай подобен кораблю-призраку, затерянному во времени. Существует и версия, согласно которой автор описывает путешествие по загробному миру. Этой точки зрения придерживается Юрий Зобнин. Он считает, что стихотворение Гумилева отсылает нас к "Божественной комедии" Данте. Вагоновожатый исполняет роль Вергилия, которого затем сменяет Машенька - Беатриче.

Как же нам понять, где замысел и логика автора, а где наши собственные ассоциации? Как сделать объективным наш анализ? Стихотворение "Заблудившийся трамвай" - не единственное в своем роде у Гумилева. В контексте его творчества "бездна времен" появляется несколько раз. Николай Степанович уже не раз использовал этот образ, к примеру, в своем стихотворении "Стокгольм". Здесь мы также встречаем переходы "времен" и "пространств", в которых "заблудился навеки" лирический герой. Не случайно стихотворение было названо автором "Заблудившимся трамваем".

Кроме того, звуки в "Стокгольме" подобны тем, что мы слышим в интересующем нас произведении. Это мощный грохот и гул, звон колокола, звуки молитвы. Гумилев в "Письме о русской поэзии" отмечал, что религия и поэзия - две стороны одной монеты. Поэтому в творчестве Николая Степановича пение скрипки, лютни, лиры и молитва практически равнозначны.

Мотив сна в произведении

Продолжим анализ стихотворения "Заблудившийся трамвай" по плану. Это произведение, в котором герою как будто снится его жизнь. Он наблюдает ее стремительное движение через окно трамвая. Как известно, человек перед смертью как бы видит свою жизнь, которая проносится перед ним. Можно сказать, что "Заблудившийся трамвай" - это пророческое стихотворение. Об этом можно судить не только потому, что в нем присутствует эпизод казни героя, но и потому, что движение трамвая выглядит как описание воспоминания его жизни, которая промелькнула перед смертью. Именно поэтому лирический герой тревожно и настойчиво просит вагоновожатого остановиться, однако это оказывается невозможно.

Развитие образа трамвая в русской литературе

В русской литературе этот образ Гумилева напомнит о себе еще не раз. Это произойдет, к примеру, в "Мастере и Маргарите" Булгакова, где будет и трамвай, и отрезанная голова, и вагоновожатый. Очень глубоко и интересно этот образ раскроется и в финале "Доктора Живаго" Пастернака, в эпизоде смерти главного героя. Юрий умирает в трамвае, в это время гремит гроза, герой смотрит в окно.

Новаторство Гумилева

Использованный автором прием был новым для русской поэзии. Анализ стихотворения Н. Гумилева "Заблудившийся трамвай" провел Валерий Шубинский. Он отметил, что это произведение стало предтечей "русской семантической поэтики". Многие современники не поняли этот стих, поскольку интерпретировали его "по старинке", ища реальные прототипы созданных Гумилевым образов. К примеру, Анна Ахматова полагала, что старик, который промелькнул за окном трамвая, - реальное лицо. Возможно, это так и было, а может быть и нет. Это не так важно, ведь данная деталь стихотворения только усиливает ощущение тревожного сна, в котором так легко смешиваются мертвое и живое. Герой очень интересно реагирует на появление старика, которого он воспринимает как что-то само собой разумеющееся. Да, это тот человек, который год назад умер в Бейруте. То, что наяву является невероятным, становится самоочевидным во сне. Все это нужно учитывать, рассматривая стих "Заблудившийся трамвай" Гумилева.

Краткий анализ этого произведения - задача непростая. К сожалению, и сегодня некоторые исследователи продолжают пытаться объяснить необъяснимые вещи буквально. В своих выводах они порой уходят очень далеко, однако этот подход изначально неверен. В стихотворении Гумилева несколько мотивов, которые действительно имеют связь с реальностью, причудливо соединены в некое художественное целое, так же причудливо, как события дневной жизни порой соединяются во сне. У сна имеется логика, но она иная. Его невозможно объяснить логикой яви. Она может только разрушить его.

На этом мы закончим анализ стихотворения Н. С. Гумилева "Заблудившийся трамвай". Об основных особенностях этого произведения мы рассказали. Анализ стихотворения Гумилева "Заблудившийся трамвай" краткий, вы можете дополнить его собственными размышлениями.

Стихотворение «Заблудившийся трамвай» написано в 1919 году, в самый разгар гражданской войны в России, когда отличающиеся чувствительностью к массовым народным настроениям поэты не могли не выражать свои мысли в творчестве. В частности, Николай Степанович Гумилёв, являющийся патриотом, остро переживает это явление. Основные настроения, выражаемые поэзией – это удивление и непонимание. Лирический герой переживает историю, которая кажется ему непонятной, противоестественной и нереальной. В то же время он осознаёт, что причастен к ней против своей воли:

Как я вскочил на его подножку, было загадкою для меня.

Вместе с тем он бессилен что-либо изменить ни глобально (так сказать, остановить трамвай), ни даже отстраниться от путешествия, вырваться из порочного круга:

Остановите, вагоновожатый, остановите сейчас вагон.

Само название несёт в себе, во-первых, тяжесть и бездушность, выражаемые образом трамвая, который не разбирает своего пути, тяжело разгоняется и с трудом способен затормозить. Во-вторых, заблудившийся трамвай – своего рода оксюморон, поскольку трамвай передвигается по проложенным рельсам, то есть он либо сошел с рельс и мчится, не разбирая дороги, либо все проложенные пути кажутся ему неверными и тупиковыми, и поэтому он мечется в поисках.

По ходу стихотворения происходит эволюция мировосприятия лирического героя. Сначала его преследуют лишь страшные и злые параллели с реальностью; проблема вечной борьбы за свободу, которая, по сути, является самообманом, затрагивает весь мир: «Через Неву, через Нил и Сену», «Нищий старик, - конечно, тот самый, что умер в Бейруте год назад». Пугающие картины пренебрежения человеческой жизнью: «Вместо капусты и вместо брюквы мёртвые головы продают» диссонируют с образом Машеньки, в котором заключается образ дореволюционной России с издавна сложившимися порядками и жизненным укладом: «Там отслужу молебен о здравье Машеньки и панихиду по мне». В конце стихотворения лирический герой видит истинный путь: «Понял теперь я: наша свобода – только оттуда бьющий свет», «Верной твердынею православья врезан Исакий в вышине». Однако понимает, что заблудившийся трамвай уже прошел точку возврата: «Поздно. Уж мы обогнули стену».

Настроение автора формируется под влиянием происходящей войны, поэтому стихотворение наполнено неожиданными сравнениями и странными символами: «с лицом как вымя», «мчался он бурей». Обращает внимание то, что более созвучные рифмы присутствуют в части, где появляется образ Машеньки: светлице – Императрице, свобода – у входа, жить – грустить, православье - о здравье; тогда как в начале: крылатой – вагоновожатый, тут – продают.

Личное впечатление о стихотворении заключается в том, что оно заставляет задуматься об окружающем мире, осознать своё место в круговороте событий. Вместе с тем, своим стихотворением автор хотел предупредить Россию от нового ошибочного шага, ведь никакое потрясение не может принести стабильности и спокойствия.

Поэтика позднего Гумилева загадочна. Как известно, автор "Огненного столпа" отходит от "чистого" акмеизма и возвращается - по крайней мере частично - к символизму, хотя в то же время некоторые черты акмеистической поэтики сохраняются и в его позднем творчестве.

Поэтика позднего Гумилева загадочна. Как известно, автор "Огненного столпа" отходит от "чистого" акмеизма и возвращается - по крайней мере частично - к символизму, хотя в то же время некоторые черты акмеистической поэтики сохраняются и в его позднем творчестве. Однако сложный (и сугубо индивидуальный) синтез символистских и акмеистических принципов в сочетании со все более усложняющимся религиозным и философским осмыслением места и роли человека в бытии порождает немало трудностей при восприятии художественного мира позднего Гумилева как единого ментально-эстетического целого.

Итак, попытаемся разобраться.

Это стихотворение - о путешествии в себя, о познании себя в качестве "другого". Лирический герой "Заблудившегося трамвая", соприкоснувшись со своими "прежними жизнями", самым непосредственным образом наблюдает их, поэтому обращение Гумилева к сравнительно редкому в литературе XX века средневековому жанру видения вполне закономерно и естественно.

Для лирического героя стихотворения, весьма близкого его автору, открывается "прямое" визуальное восприятие своих "прежних жизней". С не меньшей яркостью это проявилось и в стихотворениях "Память" (написано в июле 1919 года ) и "Заблудившийся трамвай" (написано в марте 1920 года ), причем первое стихотворение в этом смысле даже более показательно, поэтому, прежде чем подробнее рассмотреть "Заблудившийся трамвай", необходимо обратиться и к этому произведению, тем более что оба стихотворения близки текстуально, на что А.А. Ахматова обратила внимание еще в 1926 году .

"Память" открывается словами:

Только змеи сбрасывают кожи,

Чтоб душа старела и росла.

Мы, увы, со змеями не схожи,

Мы меняем души, не тела.

Память, ты рукою великанши

Жизнь ведешь, как под уздцы коня,

Ты расскажешь мне о тех, что раньше

В этом теле жили до меня .

По Гумилеву, человеческая личность проживает множество жизней и, соответственно, "меняет" множество душ, причем лирический герой, вспоминающий свои прежние индивидуальности (фактически это этапы своего жизненного пути ), отделяет их от своего нынешнего "я". Они жили до него, иначе говоря, индивидуальное "я" оказывается не тождественно личности, которая не сводима, по Гумилеву, ни к душе, ни к тем или иным индивидуальным качествам, ни даже к человеческому "я": лирический герой "Памяти" о своих прежних воплощениях говорит в третьем лице - "он", отделяя их индивидуальные "я" от своего собственного.

Обратимся теперь к "Заблудившемуся трамваю" . Как и герой самого знаменитого в западноевропейской литературе видения - "Комедии" Данте, лирический герой стихотворения с самого начала оказывается в незнакомой местности. Но если Данте видит перед собой лес, то пейзаж у Гумилева подчеркнуто урбанизирован:

Шел я по улице незнакомой

И вдруг услышал вороний грай,

И звоны лютни и дальние громы,

Передо мною летел трамвай.

Как я вскочил на его подножку,

Было загадкою для меня,

В воздухе огненную дорожку

Он оставлял и при свете дня.

Казалось бы, этот трамвай похож на любой самый обыкновенный вагон на рельсах. При таком понимании "звоны лютни" и "дальние громы" - это поэтическое описание обычных звуков, сопровождающих передвижение трамвая, а "огненная дорожка" - лишь электрическая искра, однако сам жанр видения и все дальнейшее действие заставляют обнаружить в этом описании нечто принципиально иное. Перед нами - мистический трамвай, и "звоны лютни", и "дальние громы", и "огненная дорожка" приобретают в данном контексте особый смысл. Все это следует воспринимать не метафорически, а буквально: именно лютня, именно гром, именно огонь. В таком случае перед нами оказывается некое мистическое чудовище, появление которого сопровождается криком ворон, то есть традиционным знаком рока и опасности.

Но особенность характера Гумилева была как раз в том, что он любил опасность, сознательно к ней стремился, любовался ею. Эту же черту характера он передал и своему лирическому герою, в данном случае автобиографическому. И попадая внутрь трамвая, источающего громы и огонь (но и "звоны лютни" - знак утонченности и изысканности), лирический герой сознательно идет навстречу опасному и неведомому. Все это вполне соответствует жанру баллады, в котором написано стихотворение. Синкретическое сочетание двух жанров (баллады и видения) приводит к соседству в художественном мире стихотворения драматизма сюжета, прерывистости повествования, "страшного", недосказанного, романтически-таинственного (романтическая традиция была очень важна для Гумилева), иначе говоря, того, что присуще балладе, - соседству всего этого с мистическими прозрениями и странствиями, с погруженностью в не вполне материальный мир, что характерно для жанра видения.

Мчался он бурей темной, крылатой,

Он заблудился в бездне времен…

Остановите, вагоновожатый,

Остановите сейчас вагон.

Поздно. Уж мы обогнули стену,

Мы проскочили сквозь рощу пальм,

Через Неву, через Нил и Сену

Мы прогремели по трем мостам.

Заблудившийся трамвай оказывается внеположным времени и пространству, Оказывается своего рода мистической машиной времени, свободно перемещающейся в хронотопы, связанные с "прежними жизнями" лирического героя.

И, промелькнув у оконной рамы,

Бросил нам вслед пытливый взгляд

Нищий старик, - конечно тот самый,

Что умер в Бейруте год назад.

Где я? Так томно и так тревожно

Сердце мое стучит в ответ:

Видишь вокзал, на котором можно

В Индию Духа купить билет?

Вывеска… кровью налитые буквы

Гласят - зеленная, - знаю, тут

Вместо капусты и вместо брюквы

Мертвые головы продают.

В красной рубашке, с лицом как вымя,

Голову срезал палач и мне,

Она лежала вместе с другими

Здесь, в ящике скользком, на самом дне.

Если "год назад" отсчитывается от "нынешней жизни" лирического героя, то описание казни явно относится к эпохе куда более отдаленной. Впрочем, хронотоп здесь едва ли вообще точно определим. А уподобление лица - вымени, по всей видимости, навеяно чтением Ф. Рабле, который весьма часто "менял местами" верх и низ. Как известно, Гумилев называл Рабле в числе четырех наиболее важных для развития акмеизма писателей , но заимствуется здесь не "мудрая физиологичность" , которую глава цеха акмеистов приписывал этому автору, и не прославленный М.М. Бахтиным амбивалентный смех, а визуальная дискредитация персонажа, когда вместо лица у него оказывается нечто отвратительное.

В то же время сочетание продажи голов, красной рубашки и зеленной лавки не дает возможности точно определить хронотоп. Сам факт продажи голов, к тому же в столь заурядном месте, как зеленная лавка, возможно, свидетельствует о событиях Великой французской революции. Так, Томас Карлейль приводит сведения об изготовлении в то время брюк из кожи гильотинированных мужчин (женская кожа не годилась, поскольку была слишком мягкой), а из голов гильотинированных женщин - белокурых париков (perruques blondes) . Но палачи в то время исполняли свои обязанности не в красных рубашках, а в камзолах. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на одну из многочисленных гравюр, изображающих гильотинирование . В то же время в лирическом произведении строгой исторической точности может и не быть.

Итак, визионер становится свидетелем казни своего прежнего "я", причем вся эта сцена напоминает финал рассказа Гумилева "Африканская охота": "А ночью мне приснилось, что за участие в каком-то абиссинском дворцовом перевороте мне отрубили голову, и я, истекая кровью, аплодирую уменью палача и радуюсь, как все это просто, хорошо и совсем не больно" .

Зная дальнейшую судьбу поэта, можно только удивляться, сколь ясно он предощущал собственную гибель. Налицо предсказание будущего через прошлое. Ахматова писала: "Гумилев - поэт еще не прочитанный. Визионер и пророк. Он предсказал свою смерть с подробностями вплоть до осенней травы" . Однако в этом и других приводимых Анной Андреевной пророчествах Гумилева речь идет только и исключительно о нем самом. И визионером, и пророком он действительно был, но пророчествовал - лишь о себе. В отличие, например, от лермонтовского "Предсказания", где говорится о судьбе всей России, или блоковского "Голоса из хора", где речь - об апокалиптическом будущем мира и человечества.

И еще одна особенность обоих вышеприведенных эпизодов с отрубанием головы: в них совсем нет боли. В "Африканской охоте" об этом сказано прямо, в "Заблудившемся трамвае" палач не отрубает голову, не отсекает ее, даже не отрезает, но - срезает. Срезать можно что-то лишнее, мешающее, например, ботву с той же брюквы. И вместо ожидаемого ощущения боли - унижение на дне скользкого ящика. Все это напоминает не столько казнь как таковую, сколько страшный сон о казни. Такая несколько отстраненная манера в изображении собственной гибели, когда все происходящее кажется "не до конца" материальным, вполне соответствует жанру видения. Однако зыбкость видения отнюдь не исключает материальной конкретности скользкого ящика и мертвых голов в нем.

Следует обратить внимание и на то, что в отличие от стихотворения "Память", где лирический герой говорит о своих прежних воплощениях в третьем лице, в "Заблудившемся трамвае" такой лингвистической дистанции между прежними "я" визионера и его нынешним "я" - нет. Лирический герой сразу и окончательно принимает свои прежние индивидуальности - в себя. Происходит объединение всех этих индивидуальностей в некое личностное (но надындивидуальное) синкретическое целое. И то, что о своих прежних воплощениях визионер говорит: "я", - свидетельствует о полном и окончательном их приятии. Если лирический герой "Памяти" может любить или не любить свои "прошлые существования", поэтому и говорит о них в третьем лице, то для лирического героя "Заблудившегося трамвая" это абсолютно невозможно. Если в "Памяти" - вспоминание своих прежних индивидуальностей, то в "Заблудившемся трамвае" - слияние их с индивидуальным "я" визионера, распространение на них самого понятия "я".

А казнь "прежнего воплощения" лирического героя оказывается ступенью на пути в некую "Индию Духа"… Тема Индии для Гумилева отнюдь не случайна. Так, в стихотворении "Прапамять" он писал:

И вот вся жизнь! Круженье, пенье,

Моря, пустыни, города,

Мелькающее отраженье

Потерянного навсегда…

Когда же, наконец, восставши

От сна, я буду снова я, -

Простой индиец, задремавший

В священный вечер у ручья?

Впрочем, Индия здесь ненастоящая. Вообще, присущая даже и позднему Гумилеву акмеистическая любовь к жизни прямо противоположна индийскому мировосприятию, для которого цель - избавление от жизни, уход из нее . Поэтому "Индия Духа" "простого индийца" - дань именно европейской традиции.

В то же время нельзя не упомянуть о том, что Гумилеву было довольно-таки неуютно в прославляемом им же самим "восточном мире". Показательно в этом смысле стихотворение "Восьмистишие":

Ни шороха полночных далей,

Ни песен, что певала мать,

Мы никогда не понимали

Того, что стоило понять .

Возвращение от эзотерических красивостей и экзотики - в Россию оказывается для поэта воистину открытием. И такое же возвращение мы видим и в балладе "Заблудившийся трамвай".

Действие переносится в Петербург конца XVIII века. Время можно определить достаточно точно, поскольку памятник Петру I, "Медный всадник", был открыт в 1782 году, а Екатерина II, которой "с напудренною косой шел представляться" лирический герой, умерла в 1796. Оказываясь в хронотопе Петербурга конца XVIII века, трамвай перестает блуждать по "прежним жизням" лирического героя и наконец останавливается. Цель путешествия во времени и пространстве достигнута.

И целью оказывается Машенька и ее мир.

Характерно, что именно здесь в последний раз упоминается вагоновожатый. Гумилевское видение имеет некоторые общие черты с "Комедией" Данте, в которой тот называет своего спутника Вергилия "duca" - "вожатый". У лирического героя "Заблудившегося трамвая" тоже есть "вожатый", но это вожатый не столько лично и исключительно его, сколько всего трамвая, вожатый - вагона. А Машенька у Гумилева во многом играет роль Беатриче. И подобно тому, как вожатый у Данте исчезает перед появлением истинной путеводительницы, Беатриче (Чистилище, XXX, 49–51), вагоновожатый у Гумилева в последний раз упоминается перед первым упоминанием Машеньки.

Следует отметить, что параллель с Данте для Гумилева отнюдь не случайна. Акмеисты проявляли особый интерес к итальянскому писателю, достаточно вспомнить А.А. Ахматову и О.Э. Мандельштама.

Мир Машеньки - это мир православия. Восхищение православной "твердыней" Исаакиевского собора, и молебен "о здравье Машеньки" свидетельствуют о весьма сильном воздействии православия на героя стихотворения.

Важно отметить и то, что твердо высказанное знание лирического героя о том, что он отслужит молебен о здравии Машеньки и панихиду по себе, заведомо исключает весьма популярную среди исследователей творчества Гумилева версию Ахматовой, согласно которой "в образе летящего всадника" (Петра I) перед лирическим героем является смерть . Это утверждение обосновывалось тем, что в текстуально очень похожем месте стихотворения "Память" сразу после появления "странного" ветра герой умирает . В то же время не учитывалось, что в художественном мире Гумилева твердо высказанная лирическим героем уверенность в том, что он сделает что-либо, в сущности, означает пророчество, которое просто не может не сбыться. Так, например, в финале стихотворения "Память", на которое ссылалась Ахматова, обосновывая свою версию, смерть лирического героя предсказана именно таким способом, поэтому смерть визионера в "Заблудившемся трамвае" до молебна о здравии и панихиды абсолютно невозможна.

В связи с параллелью "Машенька - Беатриче" заслуживают внимания и следующие строки из гумилевского стихотворного цикла "Беатриче", впервые опубликованного в 1909 году:

Жил беспокойный художник,

В мире лукавых обличий -

Грешник, развратник, безбожник,

Но он любил Беатриче .

Назвать Данте безбожником, даже до влияния Беатриче или в период ослабления этого влияния, явно невозможно. Очевидно, что здесь говорится вообще не о Данте. И действительно, в этом стихотворном цикле, по свидетельству Ахматовой, речь идет о ней . Именно она для Гумилева сыграла роль Беатриче. Но Беатриче не дантовской, а несколько иной, гумилевской, научившей его, безбожника, вере.

Ахматова вспоминала: "В 1916 г., когда я жалела, что все так странно сложилось , он сказал: "Нет, ты научила меня верить в Бога и любить Россию"" . И в стихотворении "Заблудившийся трамвай" Машенька, несмотря на то, что она нисколько не похожа на Ахматову, играет ту же роль. Она ничему специально не учит, но в ее мире любовь лирического героя к России и вера в Бога становятся естественными и необходимыми.

Показательно для характеристики лирического героя и появление Медного Всадника. Визионер как бы ставится на место пушкинского Евгения. Но его реакция на такую ситуацию прямо противоположна. Он не только не бежит из-под копыт, но даже радуется возможной гибели. Гибель для него была бы сладка, поэтому и появляется "сладкий" ветер. Он наделил лирического героя своего стихотворения стремлением встретить смерть радостно и мужественно, насладиться ею, а жалость вызвать - в других. Это проявилось и в процитированном выше отрывке из "Африканской охоты", и в эпизоде из "Заблудившегося трамвая" с отрубанием голов, и, например, в стихотворении "Отравленный":

Мне из рая, прохладного рая,

Видны белые отсветы дня…

И мне сладко - не плачь, дорогая, -

Знать, что ты отравила меня.

В то же время сравнение Медного Всадника у Гумилева с пушкинским "кумиром на бронзовом коне" выявляет их различие. У Пушкина Всадник не случайно скачет с грохотом и тяжелым звоном. Он несет в себе огромную тяжесть, он способен сокрушить на своем пути все.

И совершенно иное у Гумилева:

И сразу ветер знакомый и сладкий,

И за мостом летит на меня

Всадника длань в железной перчатке

И два копыта его коня.

Никакого грохота. Никакой тяжести. Всадник - летит. Так же летит, как "летел трамвай" в начале стихотворения. Всадник (как и трамвай, проскакивающий сквозь рощу пальм, страны и континенты) - не имеет веса. Он совершенно беззвучно летит на визионера, но это не страшно, а радостно. Это ощущение невесомого полета достигается метонимическим "рассечением" как самого Всадника, так и его коня. Летит одновременно - и только длань, и весь Всадник; летят и только два видимые визионеру копыта, и весь конь. Не монолитная тяжесть, а невесомый полет частей и целого.

Медный Всадник здесь связан не столько с конкретикой личности Петра I, сколько с самой идеей монархии, к которой Гумилев, как известно, относился весьма положительно. Рассматриваемый эпизод во многом полемичен по отношению к сходной сцене из "Петербурга" А. Белого, где авторская оценка Медного Всадника, а также Сената и Синода как подавля ющих человека проявлений имперской государственной власти недвусмысленно отрицательна . В противоположность этому "сладость" встречи с Медным Всадником и молебны в "твердыне православья" подчеркивают лояльность лирического героя к государственно-монархическим символам, приятие их. В то же время положение лирического героя двусмысленно, поскольку его разлука с Машенькой так или иначе связана с представлением императрице, иначе говоря, государственная мощь, по Гумилеву, все-таки подавляет человека, хотя отношение к ней и положительно. Такая интерпретация проблема "человек - государство" весьма напоминает пушкинскую ("Капитанская дочка").

На перекличку этих двух произведений первым обратил внимание С.П. Бобров в своей рецензии 1922 года на гумилевский "Огненный столп" . Впрочем, показательны и различия. Гумилев "отбирает" у пушкинского Пугачева (вожатого) его казнь и "передает" ее лирическому герою. То же происходит и с представлением лирического героя императрице, вместо пушкинской Машеньки. Возможно, здесь проявилось сохранившееся и у позднего Гумилева акмеистическое стремление все испытать лично, "вобрать" и этот опыте себя. Но драматизм финала гумилевского стихотворения резко контрастирует с благополучным завершением "Капитанское дочки" свадьбой Машеньки и Гринева. В "Заблудившемся трамвае" драматическая развязка предопределена еще и неразберихой и абсурдом трех революционных эпох: 1917 года, эпохи Великой французской революции (предположительно) и эпохи Пугачевского бунта; "перепутанность" "прежних жизней" и хронотопов - во многом результат пребывания в революционном абсурде.

А метонимическая "расчлененность" Медного Всадника, по всей видимости, связана с ослаблением Российской монархии в начале XX века: "расчленение" предшествует прямому распаду… Кроме того, "невесомость" Медного Всадника, как и "невесомость" трамвая, связана со спецификой жанра видения. Мир, видимый изнутри трамвая, - это мир хотя и земной, но не вполне весомо материальный, - это мир, где боль и физическое страдание материально неощутимы, - это мир, где нет звуков. Единственные звуки, исходящие не из уст самого визионера, - это звуки, предшествующие его попаданию внутрь трамвая, и звуки, производимые самим трамваем, который на "трех мостах" вдруг приобретаете вес и "гремит", как обычный вагон на рельсах. Видимо, Гумилеву важно было здесь подчеркнуть "действительность" пребывания на Неве, Ниле и Сене, "действительность" географического освоения мира.

Но - головы срезают беззвучно, всадник летит беззвучно, я все обращения лирического героя к вагоновожатому и к Машеньке остаются без ответа. Визионера окружает полная немота, и это дает возможность предположить, что сама идея путешествия во времени и пространстве навеяна Гумилеву немым кинематографом. В таком случае смена хронотопов соответствует смене эпизодов при киномонтаже. Впрочем, сквозь стекла трамвая звуки проникают с трудом, поэтому беззвучие внешнего мира может быть объяснено и "естественным" образом.

Так или иначе, но немота, окружающая лирического героя "Заблудившегося трамвая", напоминает немоту блоковского видения "Передвечернею порою…":

Передвечернею порою

Сходил я в сумерки с горы,

И вот передо мной - за мглою -

Черты печальные сестры.

Она идет неслышным шагом,

За нею шевелится мгла,

И по долинам, по оврагам

Вздыхают груди без числа.

Сестра, откуда в дождь и холод

Идешь с печальною толпой,

Кого бичами выгнал голод

В могилы жизни кочевой?

Вот подошла, остановилась

И факел подняла во мгле,

И тихим светом озарилось

Всё, что незримо на земле.

И там, в канавах придорожных,

Я, содрогаясь, разглядел

Черты мучений невозможных

И корчи ослабевших тел.

И вновь опущен факел душный,

И, улыбаясь мне, прошла -

Такой же дымной и воздушной,

Как окружающая мгла.

Но я запомнил эти лица

И тишину пустых орбит,

И обреченных вереница

Передо мной всегда стоит .

Визионер у А.А. Блока тоже имеет свою "Беатриче", "сестру", к которой обращается с вопросом, но ответа не получает. Беззвучна и толпа голодных людей, беззвучны их мучения в придорожных канавах. Но если у Блока тишина подчеркивает трагизм прозреваемой апокалиптической обреченности, то у Гумилева беззвучие открывающихся перед лирическим героем миров связано с непереходимостью барьера между ними и визионером. Он бы и хотел перейти этот барьер, чтобы вполне и окончательно остаться в мире Машеньки, но не может. Замкнутое пространство трамвая оказывается своеобразной внехронотопической ловушкой, клеткой, из которой нет выхода. Возникает вопрос, не связана ли эта клетка с "зоологическим садом планет", у входа в который стоят люди и тени?

Заслуживает внимания и то, что в тексте автографа "Заблудившегося трамвая", хранящегося в собрании Лесмана, вместо "люди и тени" стоит "люди и звери" , а зверям естественно находиться в зоологическом саду, но отнюдь не в качестве зрителей. Таким образом, лирический герой оказывается пленником своей "мистической клетки", подобно тому как люди - пленниками космического "зоологического сада". Правда, там, в космосе, находится и единственный, по Гумилеву, источник человеческой свободы, но дело в том, что тот, кто "дает" свободу, может в дальнейшем ее и отобрать…

Показательны в этом смысле и строки из чернового автографа стихотворения "Слово", который в 1919 году Гумилев подарил своему тестю Н.А. Энгельгардту:

Прежний ад нам показался раем,

Дьяволу мы в слуга нанялись

Оттого, что мы не отличаем

Зла от блага и от бездны высь .

Лирический герой "Заблудившегося трамвая", оказавшийся пленником своей мистической "клетки", заблудившейся хронотопическом мире, весьма напоминает лирического героя стихотворения Гумилева "Стокгольм", написанного в 1917 году , причем герой вдруг "понял", что "заблудился навеки. В слепых переходах пространств и времен" .

Такое же понимание слова "навеки" обнаруживается и в "Заблудившемся трамвае", когда лирический герой стихотворения достигает наконец соединения в одном сознании своих предыдущих индивидуальностей. При этом выявляются и некоторые сверхиндивидуальные его черты:

И все ж навеки сердце угрюмо,

И трудно дышать, и больно жить…

В какую бы эпоху ни жил герой стихотворения, сколько бы жизней и душ ни "пропустил" через себя, угрюмость не покидала его сердца, а дышать и жить ему было столь же трудно и больно, как и теперь, во время личностного "объединения" индивидуальностей. И вдруг - без всякого перехода - озарение. Внезапно визионер говорит о том, что ни в одной из своих прежних жизней даже и не подозревал, что любовь может быть - такой. И при этом здесь ни тени экзотики, даже на уровне рифмы. Банальнейшая глагольная рифма на "ить": "жить", "любить", "грустить". И - неожиданное осознание абсолютной исключительности этой любви. Таким образом, окончательным итогом и обретением гумилевского видения оказывается именно любовь, так же как и в видении Данте:

Здесь изнемог высокий духа взлет;

Но страсть и волю мне уже стремила,

Как если колесу дан ровный ход,

Любовь, что движет солнце и светила .

Но если в "Комедии" Данте любовь понимается по-христиански, то в "Заблудившемся трамвае" обретение лирическим героем любви к Машеньке не означает обретения им полноты христианской любви. И это не случайно. Если цель визионера у Данте - познание Божественного мироустроения и спасение, то цель у Гумилева - познание своих "прежних жизней" и достижение личного счастья, которое оказывается (и безвозвратно) в прошлом, в XVIII веке. Отсюда - драматическая безысходность финала.

Но и такой финал отнюдь не исключает обретения лирическим героем жизненной полноты через приобщение к подлинной любви. В результате мистического путешествия он познает самого себя, отстранив от своего познающего "я" - себя же, но в прошлом, и, кроме того, утверждает свою любовь к миру:

Есть Бог, есть мир, они живут вовек,

А жизнь людей мгновенна и убога,

Но все в себе вмещает человек,

Который любит мир и верит в Бога .

Эти строки из гумилевского стихотворения "Фра Беато Анджелико", написанного в 1912 году , вполне соотносимы с художественным миром позднего Гумилева, в частности с миром "Заблудившегося трамвая". Если путешествие во времени есть не что иное, как путешествие в себя, то путешествие в пространстве означает антигностическое, а следовательно, и антисимволистское приятие мира. Человек вмещает в себя мир и тем самым уже не только не отвергает его, но - принимает. И если вмещение в себя Бога (Евхаристия) - процесс физический, то для Гумилева вмещение мира - тоже процесс физический, а путешествие оказывается лишь формой вбирания мира - в себя. Так, в "Африканской охоте", написанной в 1914 году , убийства экзотических африканских зверей укрепляют связь рассказчика с миром: "Ночью, лежа на соломенной циновке, я долго думал, почему я не чувствую никаких угрызений совести, убивая зверей для забавы, и почему моя кровная связь с миром только крепнет от этих убийств" . Но и для позднего Гумилева приятие чего-либо означает освоение, физическое вчувствование в принимаемое. Потому и понадобились Нева, Нил и Сена, что он на них был, принял их в свой индивидуальный мир и укрепил через физическую связь с частями мира связь с целым. Но полнота земной любви (пусть в прошлом) и полнота связи с миром - это и есть акмеизм.

В то же время картина мира в гумилевском видении, как многократно указывалось, не акмеистическая, а скорее символистская (показательна нематериальная зыбкость и эфемерность художественного пространства стихотворения и символическая многозначность образов). Кроме того, свобода, понимаемая как свет, исходящий из космоса, - явный знак символистского мировидения. Однако возвращение позднего Гумилева к символизму столь же неполно, сколь и непоследовательно. И то, что вполне "обыкновенная" Машенька оказывается аксиологическим центром гумилевского стихотворения, отнюдь не случайно. Поэт смешивает художественные принципы символизма и акмеизма в поисках какого-то нового символистско-акмеистического синтеза. А "Заблудившийся трамвай" возможности такого синтеза как раз и демонстрирует.

Примечания

1. Члены литературной группировки акмеистов воспринимали этот термин по-разному. Здесь и далее термин "акмеизм" интерпретируется в соответствии с тем, как его понимал Н.С. Гу¬ми¬лев.

2. См.: Аверинцев С.С. Истоки и развитие раннехристианской литературы // История все¬мир¬ной литературы: В 9 т. М.: Наука, 1983. Т. 1. С. 512; Гаспаров М.Л. Латинская литература // Там же. 1984. Т. 2. С. 505.

3. См.: Лукницкая В. Николай Гумилев: Жизнь поэта по материалам домашнего архива семьи Лукницких. Л.: Лениздат, 1990. С. 226.

4. Там же. С. 240.

5. См.: Лукницкий П.Н. О Гумилеве: Из дневников // Лит. обозрение. 1989. № 6. С. 88.

6. Гумилев Н.С. Собр. соч. Т. 1. С. 288.

7. Заслуживает внимания мнение Ахматовой, согласно которому Гумилев в стихотворениях "Память" и "Заблудившийся трамвай" под видом реинкарнаций "описывает свою биографию" (Лукницкий П.Н. О Гумилеве. С. 88).

8. Гумилев Н.С. Собр. соч. Т. 1. С. 297–299. Далее ссылки на этот текст не приводятся.

9. См.: Гумилев Н.С. Наследие символизма и акмеизм. С. 19.

10. Там же.

11. См.: Карлейль Т. Французская революция: История. М.: Мысль, 1991. С. 504–505.

12. Там же.

13. Гумилев Н.С. Собр. соч. Т. 2. С. 231.

14. "Самый непрочитанный поэт": Заметки Анны Ахматовой о Николае Гумилеве // Новый мир. 1990. № 5. С. 221.

15. Гумилев Н.С. Собр. соч. Т. 1. С. 220.

16. См.: Кураев А., диакон. Куда идет душа: Ранее христианство и переселение душ. М.: Троицкое слово: Феникс, 2001. С. 40–51.

17. Гумилев Н.С. Собр. соч. Т. 1. С. 196.

18. Лукницкий П.Н. О Гумилеве. С. 88.

19. Там же. С. 87.